Заложив руки за спину, стал Миша прохаживаться между деревьями. Вроде бы всё ему было здесь знакомо, но почему-то казалось, что он впервые в берёзовой роще. Это солнце сделало рощу неузнаваемо-прекрасной.
Тем временем Ира, старшая Мишина сестра, увидела, что Миши нет дома, и бросилась его искать. Заглянула во двор — нету, к соседям — тоже нет. Побежала в рощу.
Миша стоял возле муравейника, задумавшись.
— Ах ты! Опять рубашку наизнанку надел! — не обращая внимания на Мишину сосредоточенность, воскликнула Ира и принялась стаскивать с брата рубашку.
— Да осторожнее ты, голову оторвёшь, — сказал брат, поднимая руки над головой. — А ты знаешь, солнце за мной всё время бегает. Куда я, туда оно. Я между деревьями остановлюсь — и оно остановится. Я в кусты спрячусь — а оно тут как тут, сразу меня находит.
— Выдумщик ты, вот кто.
— А вот и нет, а вот и не выдумщик. Правда. А вот здесь — смотри — муравейник. Вон их сколько! Тысяча? Миллион! А вот угадай, что они обо мне думают!
— О тебе? Думают? Так они и думать не умеют.
— Ого-го! Не уме-еют! Чего скажешь! Муравьи — они самые умные. Дом какой для себя построили. Сколько квартир, коридоров! И кино у них, наверно, есть. И экран там — со спичечную коробку.
— Фантазёр! — засмеялась Ира.
— Сама ты фантазёр. Скажи вот, что они обо мне думают, скажи, ну!
— Не знаю, — пожала плечами Ира.
— Думают, что я великан! Они ведь такие махонькие, а значит, я для них — очень большой. Понятно?
— Понятно, товарищ муравьиный великан! — снова засмеялась Ира. — Давай, великан, побегаем, хочешь? Наперегонки.
— Помчались! — обрадовался Миша. — Только — чур! — так бежать, чтобы солнце за нами не угналось!
— Не угонится! — крикнула Ира и побежала во весь опор.
Но солнце догоняло их, ловило, грело, припекало. Так и играли они втроём — Миша, Ира и солнце.
Когда устали и остановились, Миша спросил:
— Ир, а почему утром солнце прямо в рощу бежит?
— Не знаю.
— А я знаю.
И он взял сестру за руку и повёл её туда, где росла среди травы алая ягода на тонкой ножке.
— Вот, — сказал он, — ягода красивая какая, видишь? Вот потому-то она и красивая, что солнце каждое утро к ней спешит, её греет. Смотри не сорви её, а то солнышко рассердится.
— Не сорву, не бойся, — ответила Ира. — А сейчас — побежали, дедушке обед пора нести. Кувшин с квасом на этот раз понесу я, а пирог — ты. Хорошо? Только начинку не выковыривай, как в прошлую пятницу.
— Ладно, ладно, не учи.
Брат и сестра вернулись домой, взяли еду и пошли на луг.
— Как думаешь, — спросил Миша, — сегодня дедушка разрешит мне немного покосить или нет?
— Разрешит, конечно. Ты ведь теперь великан!
Когда они вышли на луг, дедушка сказал:
— Ну, Миша, для тебя нынче работёнка найдётся!
Миша схватил косу.
— Нет, косить я уже кончил, — усмехнулся дедушка и, забрав у Миши косу, дал ему грабли. — Будем сено ворошить. Гляди-ка, солнышко его высушило, постаралось.
— Солнышко? — удивился и обрадовался Миша. — Оно уже и здесь побывало! Надо же!
КАК Я ИСПРАВИЛСЯ
Хо-хо, хоп-хоп-хоп! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Ура-урррааа! Мама ушла. Всё! Порядочек! Теперь я вольная птица. Скорее сюда мяч! Та-ак! Хлоп! Хлоп! Хлоп! В стенку, в другую, в стол — бац! Ваза с цветами чуть покачнулась, но не упала. Ха-ха-ха! Где нитки? Скорее нитки, вот они, нитки! Белые, красные, разные, прекрасные! Рраз! Рраз! Рраспутать, рраспустить, голые катушки шпульнуть подальше от себя. Хо-хо-хо! Как серпантин! Запутались? Ну и что? Ну и хорошо! Что и требовалось доказать. Урра, тра-ля-ля!
Кто там шаркает домашними туфлями? Конечно, бабушка. Опять:
— От рук отбился… Вот мать вернётся, в кино не пустит! Успокойся сейчас же!
Какое там «успокойся»! Свобода, свобода, свобода! Разве бабушка знает, разве она понимает, что это такое! У-ух! Мячом в стенку! И-э-эх! Катушками в полку! Э-ге-ге! Серпантин! Мячом — удар! Ещё один!
— Осторожно! В кино не пойдёшь! Нет, нет, так и знай! Дома будешь сидеть!
Я вижу, что бабушка сердится. Но пока ещё не всерьёз.
— Тррах-бах-таррарах! Нитки здесь, мяч — в сенях! Ба, посторонись, мяч сверху вниз!
— Всё, никакого кино!
Теперь уже бабушка рассержена по-настоящему. Она поворачивается и идёт к двери. Кино — в опасности. И тогда я приостанавливаю одну игру и начинаю другую.
— Э-э-э! — вою я, как будто плачу, а сам отворачиваюсь, чтобы бабушка, если посмотрит на меня, не увидела, что слёз у меня никаких нет. — Э-э-э! — завываю я, как волк.
Бабушка ушла. Её нет в комнате.
— Э-э-э! Ой-ё-ёй! А-а-а! Аааа!
Бабушка возвращается. На её глазах слёзы. Я чувствую это, хотя не вижу. Ведь бабушка плачет каждый раз, когда плачу я.
— Ну-ну, успокойся, — говорит она наконец. — Тише, тише. Ладно уж, на этот раз прощу тебя, маме не скажу.
— Э-э-э! — вою я ещё немного, так, для порядка, чтобы бабушка не догадалась, что я схитрил.
А через несколько минут всё начинается сначала:
— Тррах-бах-таррарах! Нитки здесь, мяч — в сенях! Ба, посторонись, мяч сверху вниз!
Потом плачу я, потом — бабушка.
И как только она выдерживает? День-деньской идёт такая кутерьма. Весь день. И каждый день. И целый год! И наверно, так было бы до сих пор, если бы не бабушкина подруга. Подумайте только, оказывается, у бабушек тоже бывают подруги, да ещё школьные! Трудно себе представить, но бабушка тоже когда-то училась в школе и была маленькой девочкой. Бабушка-девочка, девочка-бабушка! Ой, как смешно! Но мне, к сожалению, было не до смеха, когда я из-за этой бабушкиной школьной подруги попал в переплёт.
Бабушка моя, конечно же, никакая не доносчица. Ну, рассказала своей подруге про меня — какой я озорник. Не знала, что эта самая подруга — соседка нашей учительницы Галины Александровны. Как потом выяснилось, и подруга не знала, что Галина Александровна — наша учительница, знала только, что она просто учительница. И совершенно случайно рассказала ей про меня. А Галина Александровна как бы невзначай спросила фамилию…
На следующий же день после этого разговора Галина Александровна во время классного часа вызвала меня к доске и сказала:
— Этот человек изводит свою собственную бабушку. Как будем с ним бороться? Мы ведь договорились, что каждый из вас будет домашним помогать. А он мешает! Ты помогаешь по дому? — спросила она. — Половики вытряхиваешь? Свои носки и носовые платки стираешь? Мусор выносишь? Ну?
Я врать не люблю. Однако и сознаваться не хотелось. Поэтому я в ответ только пожал плечами.
— Ясно! — сказала Галина Александровна. — Кто мешает, тот не помогает. Какие будут предложения?
Спорили недолго. Постановили: ходить ко мне и проверять, как я себя веду.
С этого дня мой дом превратился в какой-то вокзал. Приходили не только дежурные наблюдатели, но и все, кому не лень. И я придумал выход. Как только увижу в окно, что идут, сразу хватаю половик и тащу во двор. Тут уж сразу видно, что со мной всё в порядке, заходить незачем. Улыбнутся контролёры, покивают одобрительно головами и уйдут.
Но однажды бабушка заметила, что я выпроваживаю своих товарищей. Она сама зазвала их и угостила блинами со сметаной. Потом стали обращать внимание на приходящих и соседи.
— Что это к тебе каждый день столько ребят ходит? — спросил дошкольник Генка из дома напротив.
— А я их обучаю собак дрессировать, — ответил я, не задумываясь.