Думаю, причина в том, что я захотела перевернуть страницу. Переступить и пойти дальше, как когда-то советовал мне Рид, посчитавший, что я достаточно сильная для этого.
Случившееся в мой шестнадцатый день рождения, безусловно, оставило свой горький отпечаток, но в конце концов, жизнь ведь не остановилась?
Надо попытаться забыть… К тому же, теперь я точно знаю: мне удалось преодолеть страх близких отношений с противоположным полом. И если уж говорить совсем искренне, я была готова забыться в руках Рида Брукса… Мне жаль, что он не воспользовался ситуацией ни разу. Несмотря на то, что хотел меня.
Я точно знаю, хотел. Видела, как горели жарким огнём его глаза…
Отматывая этот год назад, признаюсь себе в том, что этот парень волновал меня с первой нашей встречи. С самого начала его присутствие в доме смущало, опасная близость пугала, а мысль о нём в определённом ключе — заставляла краснеть и нервничать. Чего раньше со мной в принципе не случалось.
А потом после нашего поцелуя, я просто потеряла голову…
И всё стало только хуже. Горячая волна влечения к этому несносному мальчишке накрыла меня настолько сильно и неожиданно, что я даже растерялась. Потому что до него я понятия не имела о том, что это такое.
По коже бегут мурашки. Просто от того, что я вспоминаю наши поцелуи. Его настойчивые, требовательные губы и бесстыдно ласкающие меня руки. Клянусь, если бы я знала, что он собирается уехать, ни за что бы не упустила шанса провести с ним ночь. Как бы неприлично это не звучало, но это действительно так.
Потому что с ним я хотела всё…
Аксель запрыгивает на постель и лезет ко мне на руки. Вот ведь дурнище! ЦелУю сорок килограммов счастья в мохнато-усатые щёки, и снова по лицу невольно катятся слёзы.
В памяти всплывает картинка.
Субботний вечер. Родители в отъезде, Макс и Бэт у бабушки. А мы с Ридом вдвоём в гостиной. Смотрим фильмы один за другим. Признаться, следить за происходящим на экране было очень сложно, ведь кое-кто активно распускал руки и страстно целовал меня, растаявшую от переизбытка совершенно незнакомых чувств и ощущений.
Аксель тоже лез на диван. Причём в самый неподходящий момент. Я заливисто хохотала, а Рид прогонял докучливого пса нецензурной бранью.
Дверь приоткрывается, и в комнату заходит отец. Стоит какое-то время на пороге, но потом присаживается рядом на постель и осторожно берёт меня за руку.
— Собралась? — с нескрываемой печалью спрашивает он.
— Да…
— Дженнифер, может останешься всё же? — снова начинает заводить старую песню он.
— Пап, мы ведь это уже обсуждали, — отрицательно качаю головой.
— Я переживаю, одна — в большой город.
— Пап, — чуть склоняю голову влево. — Всё будет в порядке, не переживай.
Отец чуть сильнее сжимает мои пальцы.
— Обязательно уезжать? — он хмурится, и меж бровей залегает складочка морщин.
— Да. Мне это нужно, — с невыразимой тоской смотрю на плавный изгиб гитары, что висит на стене.
Вчера я играла на ней. Заливая деревянный корпус горячими слезами. Пальцы осторожно касались струн впервые за долгое время. Я играла ту песню, которую он когда-то пел.
— Дженнифер, — папа мягко дотрагивается до моей щеки. Нежно и с такой теплотой…. Совсем как в детстве. — Всё пройдёт, малыш, и то, что сейчас кажется трагедией, однажды будешь вспоминать с улыбкой.
— Это вряд ли…
— Почему ты не хочешь вернуться к матери в Канаду? — вдруг спрашивает он.
— А ты как думаешь? — опускаю глаза. — Я не хочу находиться в том доме.
Отец крепко прижимает меня к себе, и я изо всех сил стараюсь не разрыдаться.
— Прости, Дженнифер. Прости, что я не приехал в тот день рождения, — отчаянно шепчет он, поглаживая меня по волосам.
— Ты не виноват, папа. Я была не права, — признаю я тихо.
Мы пару минут молчим. Я всё же реву, тесно прислонившись к его плечу.
— Почему ты не остановил его, пап? — всё-таки решаюсь задать вопрос, мучающий меня уже долгое время.
— Дженнифер, — Бен тяжело вздыхает. — Это было его решение. Рид привык поступать так, как считает нужным.
— А если… — я снова чувствую ту страшную, пронизывающую нутро тревогу. — Если он оттуда не вернётся?
— Джен…
Я закусываю губу до боли.
— Я этого не переживу…
Папа меняется в лице.
— Всё будет хорошо, малыш, — успокаивает меня он.
— Откуда тебе это знать? — злюсь я. Отодвигаюсь и вытираю мокрое лицо тыльной стороной ладони. — Ты не можешь быть уверен в том, что его не отправят в горячую точку!
Отец смиренно молчит. Думаю, он и сам прекрасно понимает, что такое служба по контракту.
— Это правда, что он не приедет в ближайшие несколько лет?
Даже просто произнести это вслух я могу с трудом…
— Правда, — нехотя сообщает он.
Я на секунду зажмуриваюсь.
— И сколько…
Готова ли я услышать ответ? Не убьёт ли меня это?
— Не знаю. Когда он звонил, сказал, что после курса военной подготовки подпишет контракт на четыре года или на шесть лет.
Четыре или шесть.
Четыре или шесть.
Эти слова словно лезвие, полосонувшее по моему органу, перекачивающему кровь.
Я подхожу к окну, потому что мне нечем дышать. Лёгкие словно полны воды. Внутренности скрутило тугим жгутом от боли. Сердце почти остановилось, а мысли, одна страшнее другой, тем временем лихорадочно атаковали мою голову.
Но вдруг…
— Подожди, — я резко разворачиваюсь. — Что значит, когда он звонил…
От осознания того, что я могла хотя бы услышать его голос, под рёбрами начинает нещадно ныть.
— Звонил, пап? — повторяю я вновь. Вижу смятение в его глазах. Будто случайно проговорился.
— Пару дней назад.
Я опираюсь о подоконник и пытаюсь восстановить сбившееся от нервного напряжения дыхание. Нехорошее предчувствие накрывает меня ещё до того, как я интересуюсь тем, что меня волнует.
— Рид спрашивал обо мне? — надтреснуто и глухо звучит мой голос.
Отец опять молчит и смотрит на меня с сожалением.
Нет значит.
Не спрашивал.
Я снова отворачиваюсь к окну.
— Он просто сообщил матери, что с ним всё в порядке, — спокойно произносит папа, обеспокоенно глядя в мою сторону.
— Понятно, — смотрю на раскидистое дерево, чьи листья колышет ветер.
Мне очень больно осознавать, что Рид не захотел со мной поговорить.
Нет, не так… Мне до смерти обидно, и в области сердца саднит настолько сильно, что я с трудом могу себя контролировать. И да, я всё ещё сжимаю в руках белый конверт.
— У тебя есть адрес места, где он находится?
— Нет, — кажется, честно отвечает он. — Скоро его перебросят на другой конец страны.
Другой конец страны…
— Папа, если я попрошу тебя кое о чём, пообещай, что выполнишь мою просьбу, — я подхожу к нему и решительно протягиваю конверт.
— Да, родная? — смотрит на меня, и брови сдвигаются к переносице. — Что это?
— Просто передай ему, когда увидишь. Вы ведь решите однажды навестить его.
— Хорошо, — нехотя кивает он после некоторой паузы.
— Мне это важно, — мой голос снова предательски дрожит. — Это очень личное, но я доверяю тебе. Скажи, оно дойдёт до него?
Мы смотрим друг на друга.
— Я передам. Обещаю. Но когда…
— Неважно. Просто отдай и всё. Не вздумай его читать.
— Ладно, милая, — вздыхает он.
Я очень надеюсь, что он так и поступит…
— Дженнифер, обязательно звони дважды в день, — наставляет Грейс.
Она всё никак не может избавиться от синдрома мамы-утки.
— Перестаньте, нормально мы доедем, — недовольно ворчу в ответ.
— Я приготовила вам перекус в дорогу, — вставляет мне в руки увесистый пакет с едой, и я тут же передаю его ребятам.