У нашего папы была богатая биография. В начале войны он работал на заводе имени Куйбышева, с 1943 года служил в армии в Забайкальском военном округе. Потом была война с Японией и служба в Нерчинске до самой свадьбы.
В Забайкальском округе кормили плохо, доходило до дистрофии, поэтому все рвались на Западный фронт. Однажды он и другие солдаты поймали тушканчика, которого есть было строго запрещено, потому что он считался переносчиком чумы. Сварили его в котле. Это заметил командир. Он опрокинул котелок и втоптал добычу в песок. Однако, как только он ушел, солдаты вместе с песком съели остатки грызуна. Песок хрустел на зубах, но мясо растекалось теплом в желудке. Чувство голода отступило хотя бы на время. О чуме, реальной чуме никто не думал. Всем повезло…
Помню и второй случай со времен службы отца в армии. Был у него друг в финансовой части, рисковый малый, хорошо знал психологию людей. Он один перевозил из штаба на поезде деньги офицерам. Поезда тогда были переполнены ужасно, как в 60—70-е года, когда мы на праздники ехали из Читы на 91-м веселом (занимали даже третьи полки, а кое-кто ехал и стоя). Он возил деньги в простом холщевом мешке для картошки и всегда небрежно закидывал его на третью полку или оставлял внизу с вещами. Ехал он спокойно, ибо знал, что ни у кого и мысли не могло возникнуть, что он так деньги швыряет. Но однажды деньги сперли. Знали о его привычке трое, в число которых папа не входил. Вора нашли среди своих. Признался и отдал деньги он только после жестоких побоев.
Этот случай запомнился мне, поэтому я деньги всегда носил в грязной сумке или пакете, небрежно оставлял. Был даже случай, когда я вез зарплату своему московскому цеху из 76 человек. На стойке регистрации объявили, что рейс из Томска задерживается на пять часов. Я решил поехать домой. Сел на 119-й автобус и поехал. Вдруг как шарахнет: денег-то нет! Я вышел на остановке и поехал обратно. Прибежал в здание аэропорта, а моя холщовая сумка с пятном стояла возле стойки регистрации как неприкаянная. Ни одна сволочь не позарилась, а ведь явно были желающие. Чистоплюи…
У меня три сестры, как у Чехова в «Вишневом саду». Старшая Татьяна, средняя, младше меня, Светлана и младшенькая Ольга.
Все они разные и все одинаковые. Одинаковые добрым отношением к друг другу и ко мне. Наверное, мы ссорились в детстве, но я этого не помню. Если и было что-то, то настолько несущественное, что память этого не сохранила. Каждая из сестер прошла свой путь, но в итоге все занимались воспитанием детей, видимо, родители передали им свое умение.
Старшая сестра Татьяна всю жизнь учила детей в деревнях Кумаканде и Новый Олов, в школах № 2 и № 63 Чернышевска. Средняя сестра Света поработала в райкоме и школе, а потом долго работала в Доме детского творчества. Оля закончила финансовый, работала в Сбербанке, а потом все бросила и занялась домом и воспитанием детей.
Мы всю жизнь вместе, хотя нас разделяют тысячи километров. Так сложилось, что Ольга живет во Владивостоке, я – в Томске, а две сестры – посередине, в родном поселке Чернышевске. Мы чувствуем вместе Сибирь, Дальний Восток и друг друга всеми фибрами души…
Наш дом был всегда крепостью для нас шестерых. Надежный, добрый, вкусный – одним словом, рай. Интересно то, что на наши отношения не влияли политические устремления. Так получилось, что в семье трое были коммунистами, остальные трое – беспартийными. Но и те, и другие жили по совести, а не по партийной или беспартийной философии. Более того, мы по возрасту чередовались: отец – партийный, мама – беспартийная, старшая сестра Татьяна – партийная, я – беспартийный, средняя сестра Света – партийная (даже работала в райкоме партии), а младшая Ольга снова беспартийная.
Я часто задавал себе вопрос: почему наша семья была счастлива?
Мама, наша милая мама, установила культ любви к ближнему. Ее любовь пронизывала все: не только нас с отцом, но и пищу, убранство стола, чистоту в доме, а главное, наши души. Она, словно матка в улье, давала жизнь своим пчелкам!
Отец же был главным судьей, но суд присяжных возглавляла мама. Он давал оценку, иногда нелицеприятную, но суд присяжных вершил правосудие с любовью к обвиняемому.
И еще одна из главных причин счастья в семье – родители никогда не ссорились при нас, мы этого не видели, хотя разночтения явно были.
Отец наш работал на железной дороге: сначала кочегаром паровоза, потом помощником машиниста, затем, после падения с тендера паровоза, он стал инвалидом. Врачи думали, что не выживет, поэтому неправильно собрали руку – кисть не могла сжимать пальцы. Его выписали из больницы в бессознательном состоянии, а мама выходила мужа. И так как в аварии обвинили отца, денег не было, жили на зарплату мамы, которая составляла 70 рублей. В это время мне школа выделила путевку в «Артек». Я помню, как мама присела ко мне на крыльцо, обняла, заплакала и сказала: «Сынок, не получится у нас тебя отправить».