Крысёнку дико повезло увернуться от руки манипулятора. Он, конечно, не Конан-варвар, но способен выжать паразита, как мокрую тряпку. Не стоило прыгать на плечо взвинченного до нельзя человека. Остромордый обиженно пискнул и метнулся с плеча на землю. О нём можно было бы забыть, если бы не направление его движения: как раз в сторону берлоги, где рычала Лэйра. «Эрудит» сухо прокомментировал ситуацию, дескать, самостоятельно из берлоги объект не выберется. Поскольку манипулятор мается дурью, не желая выручать один объект, второй объект направлен на ликвидацию чрезвычайной ситуации. Всё нормально — прокомментировал Дон его комментарии. Лэйра хочет подвига? Пусть получит. Пора бы присоединиться к двум щупам, преследующим нестабильных коллег — напомнил «системник».
Тем временем, Лэйра обернулась и вгляделась в сумрак берлоги: искорки крысёнышевых глазок поманили её за собой блуждающими болотными огоньками. Хранители памяти — так Драгомия называла эту мелюзгу. Что ж, если есть память, то есть и мозги, где она хранится. Встав на карачки и матерясь, на чём свет стоит, героиня трагикомедии полезла навстречу довольному писку. Привыкшие к полумраку глаза быстро разобрались, что к чему, и гадюка удвоила старания. Тем более что за поворотом лаза блеснул свет. Правда пришлось лечь на пузо, а в голове зароилась новая порция ругательств на случай, если она застрянет.
Но Бог в этот день был на стороне маленькой отважной гадючки. Цепляясь когтями за всё, что наломала здесь за миллионы лет природа, Лэйра вытянула правую руку, голову и плечо в дыру с рваными краями. Затем осмотрелась в поисках подходящего рычага, за который можно хоть как-то уцепиться и вытянуть тело из неудобного лаза. Солидное мужское сопение вперемежку с щенячьим поквакиванием застало её врасплох. Балансируя на склоне каменной гряды, далекий от грации кошек Троцкий тянул к подружке длинную морду. И напряжённо щерился двумя рядами вызывающих оторопь зубов.
Лэйра заржала, как лошадь над этими его цирковыми художествами, начисто позабыв, что сама торчит из земли кособокой морковкой. Граг не понял крика человечьей души, терпеливо ожидая, когда двуногая идиотка бросит кривляться и займётся делом. Ободрав на прощание и мордень, и ладошки, Лэйра выволоклась из лаза, чуть не сверзившись вниз с крутого склона. Морду друга гадюка не отпускала до тех пор, пока не встала твёрдо ногами на самой верхушке гряды.
Беснующийся внизу мрачник учуял врага моментально. Хотя попытка самостоятельно избавиться от зуба в носу, разворотила полморды. Установка местных гадюк с него слетела, но персональная неприязнь к обидчице никуда не делась. Наверх ослабевший тигр поднимался тяжко, постоянно оскальзываясь и многообещающе шипя. Ладошки болели, как проклятые, но Лэйра не могла себе позволить испортить такой шикарный подвиг. Выбранный булыжник был тяжёлым, как в детстве рука батюшки. А выбранный момент гордо именовался единственным шансом. Задранная вверх кошачья морда распахнула пасть, и булдыган красиво лег в неё, как репка в крынку, не оставив зазоров.
Мотнув квадратной башкой, мрачник сорвался вниз, не собрав сил на знаменитый кошачий финт с приземлением на лапы. Гряда была не так уж и высока, но грохнулся тигр знатно: на спину. Конечно, костяк у него крепче железа, но вот о печёнке Дон ничего такого не слыхал. И внутренностям — судя по мучительной неловкости при подъёме — досталось, как надо. Тигр утвердился на лапах, хотя его довольно ощутимо покачивало: то ли от падения, то ли от потери крови, против которой не спасают ни размеры, ни ловкость, ни отвага.
Дон готов был поклясться: зверюга поняла, что проиграла, иначе не опустилась бы до тоскливого глухого воя. И на тревожный топот с фланга она отреагировала столь вяло, что Бегемот успел впечататься в её ходящий ходуном бок своим медным лбом. Это был звёздный час потрёпанного жизнью малолетнего охламона. Трусливая бледная немочь завалила мрачника, что не всегда удавалось сородичам более героических статей.
Дон искренно жалел кошака, которым нагло попользовались, а потом измордовали. И прежде, чем Бегемот полез отплясывать на спёкшемся тигре пляску победителя, он приказал «барбосу» усыпить невинную жертву чужой тупой жестокости. Бегемот даже не заметил, что мучения поверженного им врага прекратились — он смог победить себя, и ставил это выше всего прочего. Дон тоже. Теперь этот несовершеннолетний нелепый граг перестал быть навязанным ему обалдуем — это боевой товарищ, дважды поборовший себя ради друга. Дважды шедший на смерть ради него — плевать, что не в одиночку. Какая разница, в какой компании ты осмелишься совершить подвиг? Главное не сдрейфить, предпочтя своей жизни чужую. Оно ж немыслимое дело!