Цель оказалась не столь далёкой, как казалось. Ровная мощёная дорога не оставляла выбора: как не выпендривайся, как не упирайся, по ней всяко быстрее дошкандыбаешь. Они и дошкандыбали до большого строения рядом с самыми прудами. Фуф с Руфом успели сгонять к ближайшей луже и притаранили счастливую весточку: горячая ванна готова. У девчонок мгновенно организовался бунт. Как не сладка цель многотрудных испытаний, понежиться в горячей ванне завсегда слаще. Цель никуда не денется: стояла тут хрен знает, сколько, и ещё часок постоит, не переломится. Так что мужики лишь проводили глазами бунтующие женские массы и двинули метить свою территорию, как есть, немытыми.
Для начала обошли здоровенный прямоугольный двухэтажный дом по периметру. Оглядели, так сказать, хозяйским глазом недвижимое имущество. Дону имущество понравилось: отлично сохранилось. Это не бетон — авторитетно заявил он, поколупав пальцем идеально гладкую стену. Оттого и не выкрошился со временем. Окна большие застеклённые чем-то вроде бронированного голубоватого стекла — небронированное, поди, столько не проживёт. Попытка разглядеть внутренности первого этажа ни к чему не привела: изнутри окна чем-то занавешены.
— Твою мать! — завопил манипулятор, отскочив от внезапно раздвинувшейся завесы.
Изнутри на него пялилась зверская рожа какого-то мужика…
— Гоб!.. Сука! — прошипел Дон, возвращаясь к окну под удивлёнными взглядами изнутри и снаружи дома.
— Ты чего? — поинтересовался Фуф, внимательно пронаблюдав всю клоунаду стабилизатора. — Вуг с Гобом уже внутри. Значит, дверь была открыта. А ты чего подумал?
— Отцепись, — процедил Дон, изобразив твёрдый шаг в сторону угла фасада.
— Ты что, решил, будто внутри приведение? — докапывался шагающий за спиной Фуф.
Говнюк не удовлетворился кратким удовольствием от созерцания трусливого гада и требовал продолжения представления.
— Отстань от него, — посоветовал другу Гнер, замыкая колонну зевак, что отпочковалась от группы первооткрывателей дверей в дом. — Не мешай человеку размышлять о всякой ерунде.
Дон проигнорировал дружеские подначки, развернулся на сто восемьдесят и направился к порогу, который должен был переступить первым. Кто, в конце концов, был зачинщиком и вдохновителем проекта переселения? Кому они тут все обязаны всем? Не будь его, так и прозябали бы в своих зябях. А кое-кто бы уже сдох, окончательно отбракованный и утилизованный.
— Дон! — окликнули его, когда стабилизатор приготовился-таки переступить вожделенный порог.
Он оглянулся.
— Спасибо, брат, — вполне серьёзно заявил Гнер, обведя взглядом дом.
Мол, за наше счастливое будущее.
— Рано радуетесь, — мстительно испоганил им счастье гад, слывущий мудрым. — Это всего лишь казарма. А война вся впереди.
— Не думаю, что щупы…, — начал Гнер.
— А кто сказал, будто речь о щупах? — иезуитским тоном, как он его себе представлял, провозгласил Дон.
И поспешил в дом, дабы новые вопросы обалдевших армов не похерили драматизм талантливо высосанного из пальца момента. Что ни говори, армы умные ребята. Но иногда такие наивные, что рука не поднимается их разводить. А куда деваться, если надо? Манипулятор он им тут или хвост собачий. Кстати, о собаках.
Граги не посмели сунуться к дому, сгрудившись у термальной лужи, в которой блаженствовали девки. Зверюгам было не по себе, о чём заботливо известил «системник». Ворвавшись в дом, Дон не ушёл далеко от порога — совесть закусала. Зверюг было жалко. Что же выходит? Как испытываться наравне со всеми в испытаниях да трудиться в трудах, так извольте рвать жилы. А как дорвались до бесплатного, так о верных боевых товарищах все напрочь забыли. Позабыли-позабросили — критиканствовал Дон, завернув лыжи.
Он выбрался на широкий заросший травой двор и намылился, было, облагодетельствовать четвероногих. Но «системник», уловив сигналы о дестабилизации системы, уже дал щупам добротного пинка. Три голые девицы одновременно уставились на растерянных грагов и послали их… «Барбос» навёл глаза манипулятора на место засыла: соседняя лужа в сотне метров от этой. Даже не лужа, а натуральный пруд горячей воды. Первым в неё с диким визгом врезался Ромео. За ним Блюмкин и Рамаз. Взрослые мужики остановились на бережку, словно выжидая: сварится молодняк, или нет? А затем, дескать, и мы чресла омоем.