— Даже, если они ведут себя, как последние дуры? — лязгнул металл в голосе Власты. — И восстанавливают против себя Черногорье? Или ты ещё не догадалась, что эти новые щупы не такие, как мы? Мы с Баирой к ним разок пытались подобраться. Когда они только добирались до большого посёлка. Ты сама говорила, бабушка, что мы с Баирой сильные. А они нас учуяли издалека. И подобраться к ним не получилось.
— Не вышло, — подтвердила Баира её правоту, зло щурясь на небо.
— Бабушка! — встрепенулась Крислин, обхватив её за ноги. — Ты что, не знала об этом?
— Мама приказала не говорить…, — почти беззвучно прошептала Горди, завязавшись в какой-то угловатый узел и глотая слезы.
Баира присела рядом. Затянула этот всхлипывающий клубок на колени и принялась оглаживать русую голову, распуская узел на затылке. Бабушка приучила их к этому нехитрому способу успокоиться и расслабиться. И когда они чесали друг другу волосы, не только приходили в себя — как-то сближались, что ли. По шажку по капельке продвигались навстречу друг дружке, рождая ощущение подлинного единения, без которого у них просто не было никакого будущего. Ещё бабушка учила их не торопиться без крайней нужды, не громоздить впопыхах горы надежд. Но и не отступать перед тем холодком, что пока оставался меж ними по вине старших.
— Гордасия никогда не умела себя обуздать, — с безнадёжным сожалением пробормотала Драгомия, поглаживая макушку Крислин. — Такая уж порода. Я не оправдываю, — вздохнула она. — Просто… Мы вместе уже боле ста лет. И когда-то давно она была живой. Потом умерла и с тех пор мучает меня. Я миллион раз тужилась поднять ногу, переступить через порог и уйти прочь. Но так и не смогла её бросить. Как там твои дела, Крислин? — внезапно захлопнула бабушка ту часть души, где гноилась рана, и оборотилась другой стороной: — Научилась находиться одновременно и в центре зоны концентрации, и снаружи?
— С третьего раза на пятый, — преувеличенно озабоченно поддержала её свердианка.
— Хочешь, помогу? — предложила Власта.
— У неё это здорово получается, — подтолкнула бабушка Крислин. — Прям, будто с рождения. Редкий дар. Но опасный: не только мощь умножает, но и душу может высосать.
— А мне? — потребовала Баира в обычной беспардонной манере дочери степей.
— И тебе, — серьёзно пообещала Власта. — А ты, сестрёнка?
— Ей пока рано, — отрезала бабушка, покосившись на Горди, и вновь сделала кувырок: — А теперь я хочу знать: не задумал кто из вас какой-нибудь глупости? Бабоньки наши, конечно, без порядка в башке. Но родных матерей за это не убивают.
Гордилена, Драяна, Властирия — подумала Крислин — у них не порядка в мозгах нету, а сами мозги давно иссохли да рассыпались в беспорядке. Придумали себе своё могущество и вцепились в эту придумку, как последние дуры. Болтам да стрелам «ведьмина» сила щупов не помеха. Не слишком-то и боятся ведьм, иначе бы не прятались нынче по углам жалкие остатки их родов. Может, раньше их и терпели, но прародительницы, видать, тоже удержу не знали. А люди над собой такой пагубной власти не потерпят. И теперь, едва заподозрят женщину в «ведьмовском даре», без разговоров будут гнать и травить до последнего, не дожидаясь, чего та выкинет. Как старшую дочь Драгомии, что возомнила себя носительницей великой, необоримой силы. Оттого и сдохла, затравленная, унеся с собой кучу жизней ни в чём не повинных людей. Да ещё младшей сестре мозги на сторону свихнула — Драяна в самом деле сумасшедшая.
— Матерей не убивают, — как-то зловеще согласилась Власта. — Но и умирать за их дурость нам тоже никто в обязанность не вменял. На это дочернее почтение не распространяется.
Она глянула на бабушку с вызовом: пуганая, битая девчонка боролась за жизнь. И никакие резоны в пику этому её желанию не принимала. Даже под угрозой остаться один на один с жизнью.
— Дочь не может оплачивать жизнь, данную матерью, этой самой жизнью, — мрачно процедила Крислин.
И отправила Власте посыл, мол, в этом я с тобой. И до самого конца.
— Дочь в долгу перед своей дочерью, — примкнула к ним Баира, ни на кого не глядя.
Горди медленно подняла голову с её колен и попыталась заглянуть степнячке в глаза.
— Не проси, — холодно потребовала та, продолжая буровить взглядом пустоту. — Мою бабку айтаны живьём варили. В большом котле. Все смотрели и радовались. А она их лечила. Жалела эту падаль. Её дочь взяла себе сестра. Мою маму взяла. И ушла сюда с юга через всё море. Чуть не умерла в море. Но добралась. Двух дочерей родила. Её разорвали конями. А она их тоже лечила. И дочери лечили. Их обеих посадили на кол. Они долго умирали. Мама взяла меня, Атани и сбежала. Далеко не ушли — рядом кружили. Со всеми надо было рассчитаться. Шехай бы долго умирал, — едва ли не с нежностью прошипела Баира. — Но мама передумала мстить. Увела нас, чтоб жили. Шехай догнал. Мама велела мне унести Атани. Я поклялась. Мама осталась убивать погоню, а я ушла. Долго шла. Многих убила. Дошла сюда. Донесла Атани живой. Для чего? — вонзила она в глаза Горди два пылающих горем клинка. — Чтобы умереть здесь? Зачем было так далеко идти?