Блям-блям… Блям-блям… — капает на кухне вода. Из приоткрытой двери в соседнюю комнату проникает полоска света. Чтобы мне не было страшно, там оставили включенным торшер. А чего можно испугаться, когда рядом с тобой Полк?
Блям-блям… Блям-блям… — падают капли. Время тянется нестерпимо медленно, но нужно хорошенько усыпить бдительность пса. Он лежит на прикроватном коврике, положив огромную тяжелую голову на вытянутые лапы, и млеет от счастья: ему разрешили провести вечер вместе с его повелителем.
В комнатах очень тепло, и моего сторожа клонит ко сну. Наконец его глаза закрываются. Пора! Я соскальзываю с кровати и, прежде чем Полк успевает сообразить, что произошло, прижимаюсь к нему всем телом, а пальцы погружаю в его густую шерсть. Я начинаю почесывать ему уши, шею, загривок. Псу приятна ласка, но он взволнован и не может решить, имеет ли он право ее принять или должен вернуть в постель маленького шалуна. Кажется, про постель хозяйка ничего не говорила. Она лишь запретила сыну бегать по комнате. Но ведь он не бегает? Значит, все в порядке, и Полка вновь одолевает дремота.
Блям-блям, блям-блям… — доносится из кухни, и больше ни один звук не нарушает тишину нашего дома. Полк спит. Самое время перебраться в другую комнату. Я вскакиваю и стремглав бегу к двери. Пес ошеломлен таким коварством. Он неуклюже вскакивает, со страшным грохотом валит оказавшийся на его пути стул и в два прыжка настигает беглеца. Но поздно, я уже на коврике под торшером. Мои руки обхватывают шею друга, я прижимаюсь к нему и начинаю дрожать, притворяясь, что мне холодно. Полк потрясен: «Какой ужас, маленький повелитель замерз! Его немедленно нужно согреть». Он валит меня на коврик и ложится сверху, как одеялом, накрывая своей длинной и теплой шерстью.
От грохота просыпается Флинт. В распахнутую настежь дверь видно, как он спросонья недоуменно вертит головой, таращит глаза и начинает ругаться:
— Флинт дурак! Дурак Флинт! Дурак!
— Дурачок! Безусловно, дурачок! — подтверждаю я.
— Каррамба! — откликается попугай. — Свистать всех наверх!
Он поспешно, работая клювом как третьей ногой, слезает со своей перекладины и, мелко-мелко семеня лапками по полу, бежит к нам. Флинт столько лет живет среди людей в их тесных квартирах, что давно разучился летать. Он боится, что хозяин с Полком убегут, бросят его здесь одного, и Флинт, добравшись до нас, торопливо забирается псу на спину, находит на его шее широкий ошейник и, усевшись на нем, улыбается мне. У него отличное настроение, он радуется, что теперь все вместе.
— Ха-ха-ха! — хохочет на всю квартиру обрадованная птица и машет крыльями. — Ха-ха-ха! Доброе утро! Ням-ням! Кофе! Кофе! Ням-ням!
— Дурачок! Спать пора! — урезониваю я разбушевавшегося пирата, — Никаких ням-ням! Никакого кофе! Спи!
Флинт пытается протестовать и что-то втолковывает мне насчет ням-ням, но поспешно успокаивается, видимо решив, что, раз поесть не дают, можно еще немножко поспать.
Наконец все успокоились. Теперь можно оглядеться и попробовать отгадать, куда мама могла спрятать новую книжку. Да вот же она, совсем рядом, лежит тут же на диване, и до нее нетрудно дотянуться рукой. Мама так уверена в добросовестности Полкана, что даже не стала ее прятать. Это «Рассказы о животных» Э. Сетон-Томпсона. Я беру книгу, стараюсь поудобнее устроиться в объятиях Полка и начинаю читать. Первый рассказ — о лисенке Домино. Я читаю вслух, громко, ведь у меня много слушателей: рядом Полк и Флинт, а в другой комнате Ага и добрые акары — Папа, Мама и Машенька. Они тоже хотят знать, как живут лисички.
Первый рассказ большой. До конца мне его сегодня не прочесть, ведь я еще плоховато читаю. Я устал, и у меня слипаются глаза. Но какой забавный лисенок!
— Флинт, — спрашиваю я, — как ты думаешь, что случится с этим проказником Домино? Как он будет жить, уйдя из родного дома?
Попугай просыпается, вытаскивает голову из-под крыла и молча оглядывается по сторонам. Видимо, забыл, как оказался на полу.
— Спать пора! — заявляет он наконец и зевает, широко разевая клюв.
Хорошо бы подружиться с таким умным лисенком, думаю я. Можно было бы сделать ему «нору» в большой картонной коробке. Я научил бы его стоять на задних лапках и ловить этих противных мышей. Я умею обучать любых зверюшек, и они меня слушаются. Когда я говорю Аге: «Изыди» — и кладу на стеклянную стенку ее дома ладошку с широко растопыренными пальцами, она торопливо улепетывает в норку под камень, в свой «кабинет задумчивости». А рыбы! Как они красиво вальсируют в аквариуме, когда я велю им танцевать.