Снова вежливо улыбнувшись и подняв шляпу, словно чтобы продемонстрировать серебряные пряди в густых темно-каштановых волосах, он повернулся и неловко шагнул к двери.
— Командор Ренуик! — окликнула Берил.
Мужчина остановился и обернулся.
— Я не рассчитываю на ваше понимание и сочувствие…
— Моя дорогая леди!
— Но, пожалуйста, поверьте, что для нас крайне важно остановиться в этом отеле. Сейчас я не могу объяснить причину, но это, вероятно, для меня важнее всего на свете. Не могли бы вы предоставить нам любые места хотя бы на одну ночь?
Ренуик колебался, разглядывая Берил из-под слегка набрякших век. Длинные пальцы его правой руки теребили кожаную пуговицу пиджака.
— Вы согласны терпеть неудобства? — спросил он наконец.
— Кто не терпит их в наши дни?
— Ну, посмотрю, что я могу сделать.
— Благодарю вас, командор Ренуик!
— Не за что. А этот джентльмен…
— Мистер Фостер. Он… мой солиситор.
Ренуик кивнул.
— Конечно, вы знаете вашу станцию?
— Нашу станцию?
— Вам не нужно ехать в Олдбридж, — объяснил Ренуик. — Сойдете в Сикрест-Холте, примерно за милю от города. Боюсь, я не могу вас сопровождать — я оставил свой автомобиль в Олдбридже и должен его забрать. Но если вы пройдете через поле для гольфа, прямиком попадете в отель. Он на самом берегу. Только, пожалуйста, будьте осторожны.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что сказал, мисс Уэст. Будьте осторожны.
Снова улыбнувшись, Ренуик вышел в коридор и закрыл дверь. Паровоз загудел опять, когда он зашагал по коридору в сторону купе мистера Читтеринга.
Берил стояла неподвижно с открытой пудреницей в одной руке и с сумочкой в другой. Потом она взмахнула руками, рассыпав пудру. И заговорила испуганным хриплым голосом:
— Боже мой! Боже мой! Боже мой!
Берил не объяснила смысл своего возгласа, но Деннис думал, что понимает его. Ее била крупная дрожь.
Глава 9
К востоку с насыпи железнодорожного полотна в Сикрест-Холте, где они стояли, открывалась обширная панорама. Было четверть пятого, и день клонился к сумеркам. С Северного моря дул прохладный ветер, донося легкие брызги подступающего прилива.
Он дул через покрытый галькой берег мимо ветхого строения, некогда белого с зелеными ставнями, которое могло быть только отелем «Кожаный сапог», вдоль низеньких покатых холмиков поля для гольфа с бункерами, похожими на доисторические могилы, поблескивающими белыми песочными ловушками[22] и зелеными лужайками под красными флажками, беззвучно шевеля влажными пожелтевшими листьями деревьев.
— Уф! — произнесла Берил.
Никто, кроме нее и Денниса, не сошел в Сикрест-Холте. Точнее, они никого не видели. Звук поезда замер в направлении Олдбриджа, сменившись тишиной.
— Берил, — резко заговорил Деннис, — что ты собираешься сказать Брюсу?
— Не знаю, — ответила она так же резко.
— Ты не намерена сообщать ему нелепую идею, будто он — Бьюли?
Какое-то время Берил не отвечала. Они спустились с насыпи по деревянным ступенькам, и море скрылось из вида. Полустанок выглядел заброшенным. Семафор не проявлял признаков жизни, собаки не лаяли. Деннис и Берил пересекли дорогу, за которой находилось открытое пространство, а пройдя через прореху в изгороди, очутились на краю поля для гольфа.
Возможно, ощущение одиночества побудило Денниса к откровенности.
— Берил, — спросил он, — ты сильно влюблена в Брюса?
— Боюсь, что да.
— А ты по-прежнему будешь любить его, если он окажется… ну, ты знаешь?
Берил повернула к нему бледное лицо:
— Если он окажется Бьюли, я убью его собственными руками.
— Полегче, Берил!
— Я говорю серьезно. Не знаю, хватит ли мне духу, но я попытаюсь. Когда я думаю об этих женщинах, чьи тела где-то гниют…
— Но мы же не знаем, как Бьюли избавлялся от тел! Вот что сводит всех с ума. Ты же не думаешь, что Брюс мог изобрести способ заставить тела распадаться на мельчайшие частицы?
— По-твоему, Деннис, моя идея нелепа?
— Да!
— Если так, объясни мне, почему сэр Генри Мерривейл так говорил? Почему он расставил ловушку для Брюса?
— Какую еще ловушку? — запротестовал Деннис. — Это всего лишь манера разговора Г. М. Он ничего под этим не подразумевал. Вероятно, сейчас он уже напрочь забыл о деле.
— Думаешь? — Берил указала вперед.
Ибо первым, кого они увидели в Сикресте, был сэр Генри Мерривейл.
Сначала великий человек не замечал их. Он стоял под ветвями каштана лицом к полю в широченных брюках-гольф, которые являли собой вкупе со шляпой-котелком кошмарное зрелище, способное заставить отшатнуться даже самых стойких. В одной руке он держал тяжелую сумку с дюжиной клюшек. Но Денниса поразило его странное поведение.
Казалось, внимание Г. М. сосредоточено на чем-то находящемся в ветвях дерева. Он смотрел вверх, а тем временем его правая нога, словно отделенная от тела, потихоньку двигалась, пока не коснулась застрявшего в канавке мяча и не вытолкнула его оттуда.
— Хм! — громко произнес сэр Генри Мерривейл и с видом заново родившегося, добродетельного и целеустремленного человека стал вытаскивать из сумки клюшку, когда новый звук заставил его конвульсивно вздрогнуть.
— Я наблюдаю за вами! — послышался грозный голос с шотландским акцентом, и мистер Доналд Фергас Мак-Фергас, точно дух совести, вышагнул из-за ближайшего дерева.
Неоднократно отмечалось, что Г. М., когда ему требовалось ввести кого-либо в заблуждение по серьезному поводу, мог выглядеть бесстрастно, как деревянный индеец. Другое дело — мелкая ложь. Выражение оскорбленного величия на лице со съехавшими на нос очками не обмануло бы даже младенца.
— Не знаю, о чем вы говорите, — заявил он.
— Отлично знаете, — возразил мистер Мак-Фергас. — Я бы не взял на себя ваши грехи за все миллионы Рокфеллера! Неужели вы не религиозный человек?
— То есть как это? Я религиозен как черт! Я…
— Мало того, — продолжал мистер Мак-Фергас, — что вы бьете по мячу за пределами поля, что вы называете не те очки, что вы выходите из себя при каждом промахе, так вы еще…
— Слушайте, сынок. Вы обвиняете меня в жульничестве?
— Да!
Отшвырнув сумку, Г. М. с клюшкой в руках подошел к мячу, лежащему на краю поля, и указал на него клюшкой. Выражение его побагровевшего лица под шляпой-котелком было неописуемо злобным.
— Посмотрите на него! — рявкнул Г. М.
— Смотрю.
— Он живой! Он ухмыляется! Сынок, в одном мяче для гольфа сосредоточено больше подлости, чем в сборище кайфующих гестаповцев.
Брюхо Г. М. начало вздрагивать.
— Я выхожу утром, — продолжал он, — и делаю первый удар. Такой хороший гольфист, как я, должен отправить мяч на двести ярдов по прямой. И что происходит? Этот поросенок откатывается назад, как чертов бумеранг! Почему?
Мистер Мак-Фергас дернул себя за седеющие волосы.
— Я постоянно говорю вам… — начал он.
— Нет! — завопил Г. М., тыча в него клюшкой. — Если я услышу еще хоть слово о том, что нужно смотреть на мяч и не шевелить мозгами, я вырву у вас сердце и съем его! Повторяю, мяч поворачивается сам по себе. «Ах так? — думаю я. — Ну, погоди!» Я становлюсь к нему боком и…
Мистер Мак-Фергас издал громкий стон.
— Я становлюсь к нему боком, — продолжал Г. М., — и бью изо всех сил под прямым углом к лунке. Но вместо того, чтобы пролететь сотню ярдов вправо, чертов поросенок летит влево и разбивает окно клуба! Я всего лишь человек, сынок. Я не могу этого вынести. Единственный способ обращения с этим ублюдком — отправить его в лужу, где ему и место. Но и тогда меня бы не удивило, если бы он выпрыгнул оттуда и обрызгал меня в отместку!
— Сэр Генри! — окликнула Берил.
Деннис, готовый расхохотаться в лицо великому человеку, возможно доведя его до апоплексического удара, посмотрел на Берил и сдержался.
Ибо ситуация была отнюдь не забавной.