— Ты плачешь? — прошептала я.
— Да. — Я наверно должна ненавидеть эту женщину. Но в моей душе, только восхищение и жалость.
— Светка, ты же сильная.
— Сейчас нет, — сказала Светка и улыбнулась сквозь слёзы. — Знаешь, Таня, мне не нужны её миллионы. Она глубоко несчастная женщина, совершившая мужественный поступок. Я откажусь.
— Светка, что с тобой случилось? На тебя так подействовал рассказ второй жены твоего мужа? Запомни: тебе не нужны, подумай о сыне. Не глупи! Одумайся! Этот поддонок, задолжал тебе огромную сумму, за моральный ущерб. Я понимаю, тебе жалко Веронику, и мне тоже. Такой шанс, выпадает не каждому, и тебе это прекрасно известно. Никто, слышишь, никто, не виноват в её болезни. Она сама по доброй воле, приняла это решение. Я уверена, будучи, она совсем здоровая, или имейся у неё хоть малейший шанс на выздоровление, вряд ли бы она от презентовала тебе своё состояние. А это значит, что у неё всё очень серьёзно, и деваться ей некуда. А, как хорошо, она с клиникой всё устроила?! Я надеюсь, от операции ты не собираешься отказываться?
— Мне до сих пор, ручку бывает трудно в руках держать, а ты говоришь об отказе. — Разумеется, нет. Вот, к примеру, сейчас, я совершенно не чувствую руку.
Я сморщила лоб, взяла кисть Светки и приподняла. Рука безжизненно упала на кровать, не задержавшись в воздухе даже пары секунд.
— Ну, а поднять голову можешь? — спросила я, чувствуя, как комок слёз подступает к горлу.
Светка изо всех сил попыталась поднять голову, но её будто припаяли к подушке.
— Нет, — прошептала она. — Я опять ничего не могу Танька. Я совершено ничего не чувствую. Я, наверное, больше никогда не смогу встать. Я безнадёжна.
— Так не бывает, — рыдала я, прижав её безжизненную руку к груди. — Вот поэтому Светка, ты должна полететь в Штаты, слышишь, ради Владьки! Там отличная клиника, ни чета нашим Российским. Я уверена, именно там, ты сделаешь первые шаги.
— Есть вещи, которые нельзя купить за деньги Таня. Здоровье не купишь, — сухо ответила Светка.
Я подошла к подруге и зарыдала.
— Не надо Таня, не плачь, — прошептала Светка. — Послушай, что я тебе скажу.
— Я очень сильно тебя люблю. Настолько сильно, что ты даже не можешь себе представить. Мне больно от того, что я больше никогда не смогу прикоснуться к своему сыну, понянчить внуков, приготовить вкусную еду, пройтись по улице.
— Светка, родная! Что ты такое говоришь! Главное, что мы вместе. Пойми, тебе не вынесли приговор, а лишь сказали, что нужна операция. А это надежда, и совсем не пустая.
— Я не могу пошевелиться, — перебила меня Светка.
— Скоро сможешь, главное верить.
— Да, ни черта, я не смогу, пойми! У меня вот-вот пролежни появятся!
— Сможешь, а пока я обустрою твою палату, так, что у тебя не будет чувство казённости. Я принесу ёлку, наряжу, и мы вместе отметим Новый год. Когда у тебя вновь появится чувствительность, я принесу ноутбук, и ты сможешь писать, столько сколько захочешь.
— Милая, посмотри мне в глаза.
Я вытерла слёзы.
— Скажи правду: а ты бы смогла так жить, даже если я была бы рядом? Мое тело, словно в железном панцире, который сковал меня и не даёт вздохнуть полной грудью.
— Я бы боролась, даже не имея шансов. А у тебя они вовсе не плохие.
— Зачем ты врёшь?
— Нет. Я бы обязательно боролась. Мне кажется, что имея такую сильную волю к жизни, как у тебя, даже смерть отступит. Господи, да, что ты говоришь? Я с таким трудом тебя обрела вновь. Что угодно, но потерять тебя я не смогу! Мы будем бороться.
Глаза Светки стали влажными.
— Видишь, я ещё не разучилась плакать.
— Мне кажется, что плакать ты не разучилась, а научилась. Ты раньше никогда не лила слёзы попусту.
— Таня, скажи, а это правда, то, что в Штатах, мне помогут? — вдруг оживилась Светка.
— Конечно, мы уже с клиникой созвонились. Тебя ждут. Думаю, остались не большие формальности, ну понимаешь, бумажная волокита. Я ещё раз переговорю с профессором Ленским, и уточню по-подробней.
— Таня, я хочу Новый год встретить в своём государстве.
Я улыбнулась.
— Даже не сомневайся. — Мы с тобой такой пир закатим! Вот увидишь, всем на зависть! — радостно воскликнула я, и провела рукой по Светкиному ёжику. — Милая, у тебя ещё всё самое прекрасное впереди, вот увидишь, — прошептала я, но Светка меня уже не слышала. Она закрыла глаза и тут же отключилась.
* * *
Новый год мы со Светкой отпраздновали тихо, в традициях доброго старого времени. Я сдержала своё обещание. В канун праздника, Светкина палата, выглядела, потрясающи празднично: в углу около окна поставили ёлку, над шторами развесели гирлянды, а остальную часть палаты завесили дождиком и различной мишурой. Вроде такие мелочи — а мы со Светкой были счастливы. Едва прозвучало Новогоднее поздравление президента, мы сомкнули бокалы с шампанским, послышался звон хрусталя, он напомнил настоящий домашний праздник. Разумеется в больнице разгуляться нам никто не позволил и поэтому мы ограничились скромным ужином. Света держалась молодцом, правда вскоре радость сменилась усталостью. Уложив подругу, я легла рядом на диванчик и тут же провалилась в сон. Это был самый необычный Новый Год в моей жизни. Светка назвала меня сумасшедшей, так-так мне удалось уговорить Льва Валерьяновича пойти просто на «преступление», превратив больничную палату в концертный праздничный зал. Все последующие дни я металась между домом и больницей. В эти морозные Новогодние дни, мы сидели в палате, согреваемые тёплыми огнями ёлочных гирлянд, и много мечтали. В больничном коридоре только и шушукались, о моей бредовой идеи с устройством праздника. «Ну и что им до того, как я поступила?» — думала я. Мне и так тяжело, видеть свою подругу в больничной койке, в полуживом состоянии, а они делают для меня жизнь ещё тяжелее. Но мне плевать на то, что они думают. Я не позволю себе обращать на это внимание. Я просто не могу сейчас обращать на это внимание. Но наступит день, наступит день…..»
Да, такой день обязательно наступит! И тогда Светкин мир перестанет быть зыбким, тогда она с гордо поднятой головой выйдет на своих ногах, как настоящая леди, какой всегда пыталась быть раньше. Тогда она снова сможет быть доброй и мягкой, какой была до этой жуткой аварии. И страх не будет преследовать её день и ночь, и жизнь потечёт мирно, неспешно. Будут долгие тёплые вечера, когда к ней будут приходить друзья, и мы часами будем вести неторопливые беседы. И она вновь будет доброй ко всем несчастным, будет носить в детские дома вещи, печь пироги, и в красивых корзинках приносить их сиротским детишкам. И тогда все снова полюбят её, как любили раньше, и будут говорить, какая она самоотверженная, и будут называть «святой благодетельницей». Я находила удовольствие в этих мыслях. Мне достаточно было верить, что настанет такой день, когда наша жизнь со Светкой наладится, и мы, наконец, обретём заслуженное выстраданное счастье. Но пока он ещё не настал.