— Мой рассказ, — отвечаю. — И запятые — мои. Вместе с точками. А в чём дело?
— Да ни в чём, — отвечает в очках, и протягивает мне полосу с фиолетовой закорючкой в углу. — Это я просто так спросил. Ничего рассказик, смешной. Вот, возьмите. Можно печатать!
5.
Воля ваша, но с Дедиковым я не сработался. Возможно, сказывалась разница в возрасте — редактор был лет на тридцать меня постарше, и партстаж с конца сороковых. Мои беспартийные взгляды его раздражали. А так человек радушный, опыт в газете большой, пусть даже и на уровне многотиражки.
Скорее всего, не понравилось мне в тресте вот почему: слишком уж заорганизованная получалась у Дедикова "Трибуна строителя". Это когда журналист берёт под козырёк ровно за пять минут до того, как начальство очередную руководящую мысль озвучит. Для карьеры это, может быть, и ничего, но для души, прямо скажем, не очень.
Тогда же появились у меня и сомнения в том, стоит ли продолжать учёбу в Литинституте. Писать стихи не хотелось: я чувствовал, что страсть к поэзии уже пережил. А о том, чтобы перейти в семинар прозы, нечего было и думать: с "Романом в стол" дальше Герцена в литинститутском дворе меня вряд ли бы пустили.
По осени, добравшись до Москвы, я встретился с А. Жигулиным[3]. Посидел с ним за чаем, поговорил по душам. Мое решение уйти из института Жигулина заметно расстроило.
— Думаю, вам надо взять академический отпуск, — посоветовал он. — Отдохнете, обдумаете всё, не торопясь, а там, глядишь, опять ко мне в семинар вернетесь.
Хороший, наверное, был совет. Но я им так и не воспользовался.
Рассчитавшись в тресте, я устроился грузчиком в ближайшее кафе и стал готовиться к отъезду. До сих пор не пойму, почему изо всех республик, краёв и областей Советского Союза я снова выбрал Сахалин. Наверное, карта такая попалась — без надписей. Их ещё называют контурными. В школе на уроках географии такими детишек мучают. Разглядел я на карте знакомый контур, туда и рванул.
Видать, не всё ещё я повидал на острове. Не всех, кого надо, встретил. Иначе, зачем мне надо было туда возвращаться — по третьему разу?
До сих пор меня мучает этот вопрос. Ищу — и не нахожу ответа.
Глава восьмая
1.
И вот он, всё тот же остров. Институт я бросил, работы нет, жилья тоже нет. И вакантных мест в сахалинских газетах пока не предвидится. Самое время подумать о Рио-де-Жанейро. Или податься в управдомы.
Но прежде я попытал удачу в отделе кадров Долинского целлюлозно-бумажного завода.
— В сульфатно-целлюлозный цех пойдете? — предложили кадровики. — Сначала учеником, через месяц вам разряд присвоим, профессию получите — диффузорщик-промывщик. Заработки у нас неплохие, и общежитие есть…
Словом, уговорили.
Долинский ЦБЗ давно уже обанкротился, не выдержав конкуренции с заграничной упаковкой. А в 83-м это градообразующее предприятие считалось довольно успешным. Завод выпускал оберточную бумагу, незаменимую в сфере торговли: надо же во что-то продукты народу заворачивать! В стране победившего социализма бумага шла нарасхват.
Построенный ещё при японцах, Долинский ЦБЦ за полвека извёл немало сахалинского леса. Технология изготовления бумаги изысками не отличалась. Древесину перемалывали в щепу, засыпали её в котлы, добавляли едкий натрий и варили часа четыре. Готовую массу перекачивали в сульфатно-целлюлозный цех, отмывали чёрным щёлоком и подавали на бумагоделательную машину. А дальше все просто: только успевай сматывать бумажную ленту в рулоны и отгружать потребителю. Зарплата сама тебя найдёт.
Нас, промывщиков, рулоны не интересовали. Наше дело было подготовить сваренную массу для подачи в бумагоделательный цех. Система простая: стоят четыре огромных барабана, они опущены в ванны с чёрным щёлоком разной концентрации. Барабаны крутятся, и щепа, разваренная до киселеобразного состояния, последовательно перегоняется из ванны в ванну, пока не отмоется от едкого натрия. Потом по трубопроводу подаётся в смежный цех, там доводится до готовности — и на бумагоделательную машину. Нет проблем!
Проблемы появлялись, когда рвалась сетка на барабане: попадётся в массе недоваренный сучок — и готово дело. Приходилось срочно останавливать барабан и латать прореху точечной сваркой. Стоило чуть замешкаться, как ванна тут же наполнялась до краёв, и горячая масса начинала заливать цех. Ниагарский водопад, да и только.
И тогда начинался аврал. Дворники отдыхали, когда бригада бралась за швабры и шланги. Управдомы пили горькую. А мы торопливо скребли-отмывали цех, пока он не начинал блестеть как гривенник.
3
Анатолий Владимирович Жигулин (1930–2000 гг.) — русский советский поэт, автор многочисленных поэтических сборников и автобиографического романа "Чёрный камень". В 70–80 годы руководил творческим семинаром в Литературном институте им. А.М. Горького.