— По десятку оладушек с кисельком, — подхватил Дёмин.
— А мне что-нибудь из говядины, — добавил Петров. — Например… например… Антрекот!
И назавтра бригада опять полезла по кастрюлям.
Продолжалось это с неделю, не больше. Потом выдумывать меню бригаде стало лень, и всё вернулось на круги своя: что кондей сварил, то и лопай. Правда, Бендус пытался мне заказать пирожки с капустой, а Каманин — намекать на рыбные пельмени, но я их и без меню лепил — штук по триста за раз. И о пирожках не забывал — раз в неделю лепил.
В общем, пожила бригада при демократии — и успокоилась.
Каманин в конце нулевых уехал в Нижегородскую область. Бендуса застрелили ещё в начале девяностых. По пьяному делу. А рыбстан и сам сгорел. По неосторожности. Печь на солярке работала, глаз да глаз за ней нужен. Н уследили за печкой, вот рыбстан и проморгали.
В феврале зачастили метели. Бригада садилась на "Бураны" и отправлялась в Ноглики, оставляя на рыбстане дежурных. Чаще всего оставались мы с Дёминым. Вовка на ночь уезжал к себе в Катангли, а я оставался один. Сидел, что-то писал, о чём-то думал…
Как-то вечером на огонёк завернул ко мне сторож нефтебазы — даргинец Казбек Караев. Круглый год он жил в вагончике на территории портпункта, даже летом никуда не выезжал. Кавказ только по телевизору видел.
— День рождения у меня. Пятьдесят! — сказал Казбек, и выставил на стол пол-литра коньячных градусов. Обилие закуски даргинца не смутило: пожевал что-то жареное, поговорил про Махачкалу — и пошёл к двери, пошатываясь под днём рождения.
— Дойдёшь? — спросил я.
— Дойду, — отвечал даргинец. — У меня собака есть!
И выпал навстречу четвероногому другу.
Я закрыл за Казбеком дверь и вернулся к столу. Заварил свежего чая. И вдруг почувствовал какое-то тягостное беспокойство. Казалось бы, из-за чего? Не колымская тайга кругом, беглых зэков нет. До вагончика Казбеку идти всего метров пятьдесят. Метёт, но не сильно, да и собака с ним…
Однако с каждой минутой беспокойство усиливалось.
Такое же гнетущее чувство я испытал в 89-м в Минске. Я был веселым и при деньгах, мой путь лежал на Москву и дальше — в Питер. Самолёт улетал рано утром, а до него ещё надо было дожить, в смысле, где-то переночевать. В Минске же у меня не было даже знакомого дворника.
— Вы квартиру ищете? На сутки? — разбитная девица высмотрела меня на привокзальной площади. — Первый раз у нас в Минске? С самого Сахалина прилетели? Там не то, что у нас в Белоруссии… Есть у меня отличная квартира, в новом доме. Есть!
— Но мне рано утром на автобус…
— Никакого беспокойства! — тараторила девица. — Из подъезда выйдете — и вот она, остановка. Нет проблем!
Перед тем как сесть в троллейбус, девица позвонила кому-то из телефона-автомата.
— Предупредила, что везу на квартиру, — сказала она, и добавила при этом. — Здесь-то и ехать всего пятнадцать минут!
Подошёл троллейбус. Мы сели и поехали на квартиру. Сердце благостно стукалось о кредитки в пиджачном кармане, предвкушая заслуженный отдых до утра.
Прошло десять минут. Ещё пять. И снова десять. Девица сидела впереди, ряда за четыре от меня, и вела себя так, словно бы возвращается домой с работы. Многоэтажки закончились, пошёл за окном плохо ухоженный пригород. Замаячили пустыри. Как-то быстро стало темнеть, ладно хоть дождика не было…
Я почувствовал тягостное беспокойство. С каждой минутой оно усиливалось. Ещё пара минут, и беспокойство превратилось в тупую ноющую боль под ложечкой.
Троллейбус стал притормаживать. Девица даже не оглянулась: видать, не та остановка. Створки двери захрустели и сложились, открывая мне путь к свободе. Не раздумывая, я выпрыгнул из троллейбуса.
Троллейбус тронулся, и боль ушла вместе с ним.
Я перешёл на противоположную сторону и через полчаса снова был на вокзале. Там и переночевал на лавочке, в окружении приднестровских беженцев и вещей. А ранним утром сел в автобус и отправился в аэропорт.
Автобус шел не по троллейбусному маршруту, это я отметил сразу. И спросил у водителя насчёт остановок.
— У нас экспресс, мы до самого аэропорта идём без остановок! — ответил водитель.
Я вспомнил вчерашнюю девицу в троллейбусе — и понял, что в Минске лучше всего ходить пешком.
… Итак, беспокойство усиливалось. Еще несколько минут, и оно стало невыносимым. Не выдержав, я оделся и вышел в метель. Цепочка следов тянулась от рыбстана к портпункту. Я пошёл по цепочке. Завернул за угол склада и вот он, вагончик, с тусклой лампочкой при входе. И пьяный Казбек при нём.