Даргинец сидел, привалившись спиной к закрытой двери, и лениво загребал руками снег, словно пытался плыть от вагончика в сторону Кавказа. Глаза у Казбека были закрыты, шапка съехала на одно ухо, придавая даргинцу разбойничий вид.
Собака сидела рядом и охраняла хозяина. Увидев меня, медленно встала со снега и обнажила клыки.
— Ты же замёрзнешь! — я ухватил Казбека за ватник. Собака зарычала.
— А я ключ… уронил… вот, ищу… — промычал Казбек.
Связка ключей валялась у него за спиной. Я открыл дверь и ухватил Казбека за шиворот. Собака бросилась, но неудачно: попала мордой на рыбацкий валенок с резиновой подошвой и отлетела в сторону. Я перетащил даргинца через порог и закрыл дверь.
Самодельный калорифер — толстая нихромовая проволока, намотанная на асбестовую трубу — был включён и электричества не жалел. В вагончике было тепло, как в Сочи. Мне даже показалось, что в воздухе пахнет шашлыком. Я даже огляделся по сторонам в поисках мангала.
Казбек сидел у калорифера. Он держал обмороженные руки над спиралью и блаженствовал. Я ухватил его за шиворот и с большим трудом оттащил в дальний угол. Сочи кончилось вместе с шашлыком. Потом я открыл дверь и зачерпнул в миску снега.
Минут пятнадцать я оттирал Казбеку пальцы и ругался сквозь зубы. Даргинец буянил и делал вид, что хватается за кинжал, которого у него не было. Вскоре пальцы начали отходить, и Казбек завыл от боли. А я подался на боковую.
Наутро Казбек появился на стане.
— Болят, — сказал Казбек вместо приветствия, и показал забинтованные руки.
Я напоил даргинца чаем с остатками коньяка и ещё раз его отругал. Для профилактики.
— Сильно болят, — сказал Казбек, и вздохнул.
— Ничего, заживут, — успокоил я пострадавшего. — Главное, пальцы на месте.
Не знаю, где он сейчас, этот Казбек Караев. Хорошо, если жив. А если нет, пусть останется хотя бы на этой странице. В назидание потомкам. Север — дело серьёзное, сильно пьющих не любит. Норму надо держать, а то ведь не только пальцы — голову можно отморозить.
6.
Незадолго до окончания путины, приехав на выходной в Ноглики, я встретил на улице Комаричева. Постояли, поговорили.
— Марков вроде бы собирается в областную газету переходить, — поделился тот редакционными новостями. — Говорит, замредактора звонил, приглашал.
Признаться, это меня задело.
Вечером я расчехлил машинку и написал в редакцию письмо: дескать, хотел бы попробовать себя в качестве корреспондента. За ночь успел приложить к письму репортаж о зимней путине в рыбколхозе "Восток" и утром бросил конверт в почтовый ящик.
Редакционной коллегии материал понравился. Он был опубликован. А мне от редактора пришёл ответ: присылайте материалы, будем смотреть, такие вопросы быстро не решаются
Отработав путину, я заглянул в "Знамя труда".
— Марков скоро уходит, последние дни дорабатывает, место в редакции будет, — сказал Комаричев. — Если хочешь, можешь на радио вернуться.
— А куда он уходит? В областную газету?
— Да какая там областная… В Ногликах телестудию организовали, вот туда он и уходит.
Районным телевидением занимались двое — директор В. Зуев и корреспондент С. Марков. Буквально с первой же передачи популярность Ногликского TV стала расти быстрей, чем грибы в сентябре. Кто подсказал райисполкому, что в районе плохие дороги? Телевидение. Кто взял интервью у продавцов на рынке? Телевидение. А как забыть сюжет, снятый Ногликским TV на районной свалке — почти полный ящик макарон и полмешка гречневой крупы?
Чьи продукты, кто вывез их на свалку и по какой причине, телевидение выяснять не стало. Такой цели корреспондент перед собой и не ставил. Картинка действовала на обывателя, подобно бронебойной пуле — прошивала навылет. Это же надо? Страна на талонах сидит, а тут макароны на свалку выбрасывают. Вот что эти коммунисты с продуктами делают! Скорее бы демократы к власти пришли.
Интересней всего было то, что продукты почти одновременно выбросили не только в Ногликах, но и в Южно-Сахалинске. И тоже по мелочам: полмешка того, пол-ящика этого… Для видеокамеры много ли надо? Нажал кнопку — и вот он, сенсационный сюжет, как с куста! Всё остальное — не для TV: дальше свалки видеокамера почему-то не лезла…
Пока телевидение клеймило и разоблачало, я делал радиопередачи и писал материалы для "Советского Сахалина". Я встречался с начальниками, разговаривал с рабочими, беседовал с экономистами. Встречи обескураживали: ощущалась какая-то растерянность. Мало кто понимал, что надо делать и чем заниматься завтра. Разговоры часто сводились к общим фразам: "модернизировать", "улучшить", "упразднить", "перестроить"…Район работал и жил, словно по инерции, и в будущее не заглядывал.