— Вы сами–то его мерили?
Повертевшись у ковра, тетка–приемщица раскрывает карты. Измерять пока еще свернутый в рулон ковер для нее — смерти подобная изнанка ее профессии, поэтому она (типичная для простецких хамов история) легко и безболезненно переживает переход от надменности до заискивания.
— Может все–таки мерили? — улыбаясь золотом, щурится она мне в глаза, для наглядности демонстрируя поднятую в руке рулетку.
Кивнув одними веками, не потому, что соглашаюсь поучаствовать в своего рода ролевой игре и принять на себя, пусть и временно, роль надменного барина, а потому, что просто устал, я достаю из кармана маленький листочек.
— Пять двадцать на четыре шестьдесят пять, — диктую я, а тетка, достав из стола калькулятор, быстро щелкает по клавишам.
— Двести тридцать леев, — подытоживает она и теперь, когда помощи от меня больше не требуется, категорично тычет рукой в дверь напротив комнатушки швеи. — Туда ковер занесите.
Я подхватываю ковер под мышку одновременно с чудесным воскресением застрекотавшей машинки: швея без определенного места жительства, наконец, справляется со строптивой механической иглой, которая вновь безжалостно пробивает угодливо подставляемую ей на расправу ткань.
Прекрасное получилось бы кино, прикидываю я, прислонив ковер к стене в комнатушке напротив и оборачиваюсь, чтобы убедиться в правоте собственного предположения. Так и есть: ритмичное стрекотание иглы, плавные движения продвигающих материю ладоней с короткими пальцами и полусогнутая фигура швеи — совсем немало для нового слова в порноискусстве. Мужская ладонь, скользящая по женской ягодице. Женская ладонь, сползающая со швейной машинке и на мгновение замирающая — с восторженно растопыренными пальцами. Камера, поочередно выхватывающая совокупляющиеся гениталии и гвоздящую ткань иглу. Все более увеличивающийся и без того крупный план. Быстрый оргазм зрителю обеспечен.
Нетрудно догадаться, почему мое воображение выступает на первый план, да еще с таким откровенным соло. Все дело, разумеется, в объявлении на двери. Нельзя сказать, чтобы я о нем забыл хотя бы на секунду с момента прочтения, но теперь между этим клочком бумаги и моим воображаемым порно–шедевром возникает что–то вроде связи, казалось бы, совершенно не связанных друг с другом вещей. Лампочки и собаки, к примеру. Что, кстати, доказывает, что академик Павлов был малый совсем не промах. «Лампочка» — партия швейной иглы вызывает слюноотделение «собачки» — мою чересчур откровенную фантазию, под которой — совсем как в эксперименте знаменитого физиолога — имеется вполне реальная база. Совсем как косточка для собачки.
В моем случае это объявления. Не кривыми буквами на обрывках бумаги: объявления на одном из кишиневских сайтов в разделе «Сдаю недвижимость».
ХОЗЯИН СДАСТ КОМНАТУ ДВУМ ДЕВУШКАМ.
Иногда я ловлю недоуменно–улыбчивый взгляд жены. Я просто делаю свое дело, не пытаясь ничего объяснить, а она, моя бедная Лиза, теряется в догадках, откуда у ее супруга, рядового офис–менеджера с окладом в сто пятьдесят долларов, по вторникам и четвергам, после обычных мучительных будней, берется такая прыть. Мы скрипим кроватью до пяти часов кряду, до шести раз подряд и останавливаемся лишь по ее инициативе: излишняя активность на пятом месяце беременности противопоказана. Хотя, разве пять часов — это норма?
Потом жена ложится на бок, уже изрядно округлившимся животом ко мне, и до того как с головой окунуться в сон, я вижу ее взгляд, как бы продолжающий падающий из окна лунный свет. Представляет ли она стриптиз, который мне на работе устраивает воображаемая коллега–поклонница, чрезвычайно загруженный менеджер, начальница отдела с непроизносимым названием, для которой в силу особенностей рабочего графика вторник и четверг — что–то вроде разгрузочных дней для обжор, когда у нее находится время вспомнить, что она женщина и продемонстрировать мне это во всей красе? Если так, то супруге стоит мысленно поблагодарить свою же выдумку за наши незабываемые ночи. А еще — молча погрустить об упущенном времени: оказалось, что из нашего брака нужно было вычеркнуть первые пять лет, чтобы я, наконец, превратился в безотказную сексуальную машину.
Презрение или сочувствие? А может, беззаботное безразличие с таким привлекательным фасадом — ее заразительным смехом? Что, черт возьми, выкинет Лиза, если узнает причину моей цепной — возбуждение, не прерываемое эякуляцией — эрекции? Фыркнет, засюсюкает или неудержимо рассмеется?