Выбрать главу

Так что договорились: никакого ключа я дома не оставлял, тем более, что это правда: ключ от тетиной квартиры всегда со мной, позвякивает, на равных правах с такими же звонкими соседями по связке, не вызывая и толики подозрений жены и не выделяясь среди еще полдесятка потемневших от старости ключей, которые ее муж не выбрасывает разве что из одних ему понятных суеверных соображений.

В подвал химчистки я спускаюсь с мыслью о том, что неплохо бы нахмурить брови, поэтому губы мои поджаты, а глаза, вероятно, задумчивы. Брови я все–таки хмурю, словно демонстрируя свое недовольство листку, безуспешно пытающемуся прикрыть собой — крошкой на дверном стекле — тетку–приемщицу за столом–прилавком.

ДЕВУШКА СНИМЕТ КВАРТИРУ.

На листок я щурюсь семь секунд, специально отсчитывая мгновения, достаточные, на мой взгляд, для того, чтобы женщина в синем халате не сомневалась в том, что по какой–то причине информация меня заинтересовала. А еще — убедить ее в том, что в первый раз объявление я не заметил. Открываю дверь и слышу равномерный стрекот швейной машинки, в сторону которой стараюсь не смотреть

— А мы уже отдали в чистку, — говорит приемщица, поднимаясь.

Напрасно я так конспирировался — у тетки срабатывает своя программа, в сравнении с которой даже новость о конце света не приоритет. Алгоритм ее программы прост: ни за что не возвращать двести тридцать леев, уже уплаченных мной за пока не выполненную работу.

— Меня радует ваша оперативность, — не удержавшись от взгляда вправо, замечаю я свой ковер, не сдвинувшийся и на миллиметр от стены, к которой я его прислонил.

— Я же вам говорила, будет готов через двенадцать дней, — насупившись, но не покраснев, говорит тетка.

— Да я собственно… — небрежно взмахиваю рукой я, давая понять, что не за тем вернулся. — Подушки в чистку берете?

Хмурость на некрасивом лице приемщицы смягчается, как курага в кипятке.

— Ну а как же? — с веселым возмущением отвечает она.

— У меня штук пятнадцать наверное, — вру я.

— Да хоть сто, — так же неискренне радуется тетка.

Кивнув, я разворачиваюсь и, открыв дверь, небрежно киваю на листок.

— Кстати, вам еще интересно?

— Квартира? — раздается за спиной голос тетки.

Машинка продолжает невозмутимо стрекотать.

Выдержав секундную паузу, словно чтобы набрать побольше воздуха в легкие, приемщица перекрывает шум машинки:

— Корнелия! — слышу я и, признаться, вздрагиваю.

Машинка же стихает беспрекословно.

***

Ммм, Корнелия…

Свое томительное воспоминание я разбиваю сам. Щелкнув замком собственной квартиры, тоже двухкомнатной, но с тещей, двумя сыновьями и женой, беременной третьим ребенком.

Футболка и шорты давно — и предательски — высохли, и теперь с деланной невинностью то и дело прилипают к покрывающему все мое тело непрочному клею, в который, высохнув, превратился заливавший меня пот.

— Ты где пропадал? — выпятив живот как дополнительный аргумент обвинения, выходит в прихожую Лиза. В ее голосе нет и толики беспокойства, ничего, кроме дымящегося фитиля гнева, что, впрочем, не является для меня неожиданностью: вообразив меня жертвой несчастного случая, она бы раскалила звонками мой мобильный телефон, который весь этот час, пока я с Корнелией улаживал вопрос ее заселения, послушно молчал, словно опасался навредить намечавшейся сделке. Вопрос Лизы — совсем из другой оперы: она окончательно добивает свое испорченное моим долгим отсутствием настроение, чтобы одним махом улучшить его, возродить как птицу Феникс из пепла.

А заодно и вынести мне не подлежащий апелляции приговор.

В процессе надо мной участвует вся семья. Стоит мне открыть рот, — внезапный визит в химчистку сотрудников санэпидемстанции избирается из трех более–менее правдоподобных версий в качестве основного объяснения, — как на помощь маме спешит наш старшенький, пятилетний Максим. Он уже вернулся из садика (разумеется, теща привела) и теперь виснет на моей шее, слишком остро напомнив позвоночнику о двух обрушившихся на него за последние двое суток напастях: сегодняшнем ковре и вчерашнем мешке с картошкой, спуская который в подвал, я едва не переломил хребет ударом о чертовски узкий квадратный проем, ведущий в наше продуктовое подземелье.