В общем, четыре месяца уже. Живот, пока ещё, почти плоский, но очень скоро начнёт округляться, надо что-то делать, на что-то решиться, но вот на что? Всегда двух детей хотела, как мы когда-то с братом росли. Это так интересно, когда есть, кому тебя поддержать, заступиться, слово доброе сказать. Вот в том и вопрос: хватит ли сил второго ребёнка родить или оба сиротами останутся? А мужу что скажу, что в море летом купалась и от духа святого зачала? У нас, у обоих, красные дипломы и комсомольские значки, в свехестественное мы не верим, особенно он, а тут жена принесла… первоапрельский подарочек. Нет, оно по началу не видать с лица на кого больше похож, а потом вся правда и откроется. Прибьёт к чёрту, шашкой порубит, казак ведь.
— Это для тебя он казак, а для меня — хохол поганый, такой может только за линией фронта на складе тушёнку охранять с выгодой для своего желудка. Ладно, если б это был жеребец породистый, так и хрен с ним. А это что? — метр с кепкой. В тебе сто шестьдесят четыре, а он на спичечный коробок побольше, ты ж на каблуках выше его ростом получаешься. Неужели не могла человека себе найти, а не за этого кадра выскакивать? Мне хоть не так обидно было бы.
Залетела от него, что ли на первом курсе? Нет?! Полгода забеременеть не могла, находясь в законном браке, семя его поганое — дырка твоя в унитаз выпроваживала.
— Давай без пошлостей, на душе и так кошки скребут, что делать не пойму, на что решиться.
— О душе вспомнила, как раз вовремя! Не принимала она детей его, отторгала вместе с фикалиями. Чуяла, что это за люди.
— Ладно, давай не ссориться, не затем просила тебя приехать сюда.
— Так я ведь не ссориться с тобой приехал, за тысячу километров. Думал, что на романтическое свидание, а вышло, видишь оно как…
Ты же мне сказала, в Сентябре, что выкидыш случился. Я ведь, по простоте душевной, так и подумал, что в ванной на корточки присела, поднатужилась, зевнула, булавкой ковырнула, ну, в общем, и все дела…
— Ну-у-у!!!… (с таким это сказано протяжным придыхом, с такими изумлённо округлившимися глазами и мотанием головой из стороны в сторону) ну, ни образования, ни воспитания, ни черта у тебя Симашов, кроме кобелиного инстинкта и желания похохмить. Только этот казарменный юмор он с друзьями хорош.
— Наташка, прости, пожалуйста, я ведь не на тебя зол, на глупость вашу женскую! Сначала говоришь одно, потом выясняется совсем другое. Оно-то ведь и к лучшему, все-таки плод любви, а так был бы на тебе грех не смываемый.
Она вдруг подняла голову с моей груди, уставилась на меня не моргающим взглядом своих зелёных глаз. Смотрела долго, холодно, потом сказала: «С жизнью не тебе расставаться и не тебе про чью-то глупость говорить».
Сказала точно, как кинжал в плечё воткнула, хорошо, что интонация тёплая, значит, ещё любит. Поди пойми, что у неё на уме. Да на уме у всех одно и тоже: жизнь свою устроить, поудачней замуж выйти. Нет… ну чтоб за такого недомерка, это ж, сколько бабла его отец твоему отвалил, какие при этом аргументы и факты приводил, чтоб он письма мои прятал. Это он тебе последнее отдал, типа не писал я тебе, а остальные ликвидировал. Отдал потому, что стыдно стало, вдруг. Спровадил замуж доченьку, в хорошие руки отдал, семья богатая, жених перспективный. Что там не срослось ещё, так оно слюбится, стерпится. Собственный дом у молодожёнов, жигуль «шестёрка», в доме всё есть. А ведь ей ещё любовь подавай!
— Олежек, ты там с кем разговариваешь? Через меня смотришь, через мои глаза, а не на меня и не в меня, а ещё куда-то. Мне страшно стало. С тобой всё в порядке? Или чего не доброе надумал? Смотри глупостей не наделай, я ведь ещё однозначно не решила с кем мне остаться с ним или с тобой, но точно только не одной.
Я смотрел в её глаза и спрашивал себя: Сколько я без тебя протяну? Да разве жизнь это будет? Нет, это уже будет не жизнь, а существование с регулярным возлиянием, крыльев уже не будет, будут только крылышки, да и те опустятся. Человеку тогда уже не до полётов высоких, он по земле ползает, в грязи копошится. Нет уже ни сил, ни желания в небесах летать, не для кого и не для чего. Ни сил, ни желания, ни стремления, остаётся лишь одна досада и разочарование. Вот и думай сама, если меня не будет, так зачем же мне подлецов оставлять? Пусть сгинут во тьме навечно, откуда пришли туда и уйдут.
Мои грустные размышления прервались Наташкиным продолжением нашего диалога.
— Гриша за мной так настойчиво ухаживал, такие песни под гитару пел. Я про него всегда всё отцу рассказывала, как да что у нас с ним.