— Кладбище? Никогда там не был. — Бродяга оживился. — Я хочу туда. Хочу посмотреть рассвет среди могил. Прямо туда и покатим.
Машина опять рванулась вперед, и скоро они оказались у тяжелых чугунных ворот. Увидев, что те не заперты, Бродяга резко нажал на газ, и под металлический лязг они влетели на главную аллею. Колеса зашуршали по гравию, и мимо быстро понеслись белые мраморные кресты. «Как призраки», — подумал Гилли.
Бродяга свернул на боковую дорожку, уходящую куда-то в бесконечную даль, и они помчались среди крестов, которые, казалось, порозовели от смущения и возмущения. Внезапно откуда-то сбоку выскочило солнце и ворвалось в машину. Мнр просветлел, а ряды крестов и надгробий покорно побледнели.
Вдруг машина резко остановилась, налетев на какую-то преграду. Гилли соскользнул на пол, он услышал вскрик Бродяги, звон разбитого стекла.
И воцарилась тишина. Запели птицы.
Через несколько минут Гилли понял, что с ним все в порядке. Он осторожно ощупал свою голову и нерешительно начал вылезать из-под сиденья. Бродяги в машине не было. Переднее стекло разбилось вдребезги, осыпав все вокруг светлыми брызгами. Гилли попытался открыть дверцу, и с четвертого раза это ему удалось. Он медленно вышел и сразу увидел Бродягу. Тот полустоял, полусидел, прислонившись к белоснежному мраморному кресту, сильно наклонив вперед голову, будто хотел рассмотреть что-то на земле. Гилли, прихрамывая, обежал вокруг, чтобы увидеть его лицо. Лоб Бродяги был расколот, темно-красная кровь медленно капала на белый мрамор надгробия. Гилли стало дурно.
Вдруг он услышал шелест гравия и увидел, как вдали показалась все та же полицейская машина. Все-таки нашли, но, как всегда, полиция явилась слишком поздно. Первым желанием Гилли было броситься к ним в надежде на какое-то чудо, но вместо этого он метнулся за ближайший памятник и замер там, присев на корточки. Он услышал, что машина остановилась, хлопнула дверца, по гравию зашуршали шаги. Низкий мужской голос вскрикнул и начал быстро говорить что-то. Прижимаясь всем телом к холодному камню, Гилли попытался осторожно высунуть голову и посмотреть, что там происходит. В эту минуту он заметил маленькую дверцу, которая вела в некое подобие башенки. Дверца была приоткрыта, и Гилли скользнул в холод и мрак какого-то склепа. Когда глаза его немного привыкли к темноте, он увидел пустые ведра, метлы, лопаты, теснившиеся у стены. Ну, пока еще раннее утро, сюда вряд ли сейчас придет кто-нибудь. Приоткрыв дверцу, он прислушался. Голоса раздавались уже в нескольких шагах от него, но Гилли удавалось разобрать лишь отдельные слова. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы понять, что Бродяга мертв. Поверить в это было почти невозможно. Ведь только что были вместе, разговаривали, смеялись. Гилли сел на холодный каменный пол и вздохнул. Плакать он не мог. В каморке стоял тяжелый запах сырой земли, плесени и еще какой-то неприятный запах, который Гилли определил сначала как «запах трупов». Но вскоре он понял, что так пахло его собственное пропотевшее тело. Это был холодный пот страха, выступающий в минуты резких потрясений и пахнущий совсем не так, как пот от быстрого бега или от жары. Скоро Гилли привык к этому запаху и, склонив голову на плечо, стал думать о том, какие вообще запахи ему известны и какие из них кажутся ему наиболее омерзительными. Чужой пот — это очень неприятно, но если человека любишь, как ни странно, этот запах может даже нравиться. Вот блевотина — другое дело, это всегда жуткая вещь, даже если это твоя. Скоро он провалился в сон, и жизнь его обманула смерть. Он спал, и ему было все равно, жив Шон Поуэр или мертв. Спящий и мертвый схожи друг с другом, не смерти ли облик они являют?
Сколько он спал? Гилли проснулся, мокрый от пота и от росы, осторожно приоткрыл дверцу и выглянул наружу. Солнце висело уже высоко и старательно нагревало белый мрамор. Гилли вылез и огляделся. Ни машины, ни тела Бродяги уже не было, но на массивном белом надгробии еще блестели красные пятна. Гилли медленно подошел к могиле. На мраморе свежими золотыми буквами было написано имя и стояли даты: 1943–1980. Гилли сразу вспомнил: он читал об этом в газетах, здесь похоронен какой-то священник, который погиб довольно молодым, его убили бандиты, которых он хотел перевоспитывать. На его могиле был на средства прихожан установлен большой крест из какого-то особенного мрамора. Надо коснуться его рукой и загадать желание…
Гилли заметил пятна крови у себя на рубашке и стал яростно стирать их пучком травы. На белый мрамор садились мухи и нерешительно семенили к красным лужицам. Вокруг росли васильки и клевер, маленькие ромашки тянули вверх свои головки. Гилли сел на теплый камень и закрыл глаза. Сон подстерегал его, страшный сон о смерти и радостной свободе безумной юности.
Услышав голоса, он открыл глаза. К памятнику медленно приближались два старика в сатиновых куртках, с ведрами и тряпками в руках. Гилли опять скользнул в свое убежище и увидел, как они начали деловито смывать кровь с мрамора, работали так спокойно и методично, что можно было подумать, на этом кладбище каждую ночь кто-нибудь разбивает себе голову. Как две огромные черные мухи, они медленно слизывали кровь с блестящей мраморной поверхности, и разговор их тихо жужжал, вызывая у Гилли чувство омерзения. Он выскочил наружу, встал во весь рост, поднял вверх руки и громко крикнул:
— К чему все это?! Его уже нет здесь! Он умер и поднялся на небо!
Они обернулись. Прямо позади них стоял худенький мальчик со взъерошенными волосами. Его худые руки были в крови, а глаза злобно сверкали. Один из стариков начал быстро креститься, а другой медленно опустился на колени. Мальчик сделал шаг вперед. Его щеки впали, голова поникла, идущему дальним путем подобен лицом он, жара и стужа лицо опалили, изорвана его одежда, ноги истерты.
— Я славный Гильгамеш, царь города Урука! Это в Шумере, на территории современного Ирака, — добавил он, не уверенный в глубине их познаний. — Можно ли мертвому видеть сияние солнца? Разве не жизнь смерть порождает? Погубил я Хумбабу, что жил в лесу кедровом. Небесного быка силой сразил я. Открыл мне Утнапишти сокровенное слово, тайну жизни и смерти он мне поведал. Бог я отныне в теле человека! А теперь ступайте отсюда! Вперед идите, храните тайну. Никто не должен знать, что я вам явился. Ну, быстро!
Старики смущенно переминались с ноги на ногу, но оставались на месте.
— Ну! Что же вы?! Быстро уходите, а не то я превращу вас в дроздов, и вы всю жизнь будете распевать свои песни, сидя на ветках.
Он опять поднял руки и угрожающе потряс маленькими кулачками. Рабочие попятились от него, потом повернулись и затрусили к выходу. Выйдя из ворот кладбища, оба, не сговариваясь, молча устремились в ближайший паб, чтобы как-то прийти в себя и осмыслить пережитое. О сохранении тайны, конечно, не могло быть и речи. Правда, народу в это время в пабе почти не было…
На следующий день в газетах разных направлений появились разные версии этого происшествия:
ДЬЯВОЛ НА СТАРОМ КЛАДБИЩЕ!
СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ПРИЗЫВАЕТ ПТИЦ.
НОВЫЕ ВЫХОДКИ ТЕРРОРИСТОВ!
АЛКОГОЛЬ — ЭТО БЕЗУМИЕ.
И даже: РУССКИЕ НАСТУПАЮТ.
Через неделю туда прибыла съемочная группа с телевидения. Исполнительница главной роли, молодая актриса из Голливуда, заломила бешеный гонорар за то, что ее платье оказалось, на ее взгляд, чересчур изорванным спереди. Впрочем, даже несмотря на это, фильм особенного успеха не имел. Один из старых рабочих на следующий же день уволился, сославшись на больные ноги. Все дни он проводил теперь, сидя на скамейке у кладбищенских ворот и рассказывая за пятьдесят шиллингов о том, как ему явился ангел и благословил его. За фунт он дотрагивался рукой до лба больных, а детей благословлял почему-то бесплатно. Завещание он составил на имя своего младшего брата, из вредности не желая ничего оставлять сыну, который, как он говорил, «ни слова не сказав, драпанул в эту Америку».