«Хорошенько отдохните!» — это было сказано не для красного словца. Нет. В голосе, в интонации, в лаконичности звучала подлинная забота и человечность. Выражение его лица как бы говорило: герои! Вас бы сейчас в Сандуновские бани, искупать, помыть, не жалея мыла, да в чистое белье вас, да в теплую постель. И конечно, ужин с вином… Так думал Хатагов, устраиваясь в блиндаже, на сыроватых сосновых ветках. Сейчас над ними была крыша в три наката из толстых бревен, а у входа в блиндаж — свои, надежные люди. Словом, все для сна, который незамедлительно и воцарился в блиндаже.
Кто из них спал дольше, никто не скажет, потому что, как только Хатагов открыл глаза, его тут же тихо окликнул Иван Плешков.
— Можешь даже кричать, я уже давно не сплю, — послышался сонный голос Петра Адамовича.
— Ну, давно или недавно — проверять не будем, — сказал, потягиваясь, Хатагов. — А вот начальство, видимо, совсем о нас забыло.
— Надо бы высунуться из землянки да посмотреть, что на свете делается, — с ленцой в голосе протянул Адамович.
— На свете, — передразнил его Плешков. — Бьюсь об заклад, что над нами уже звезды горят…
Не успел он «втравить» друга в спор, как у входа в блиндаж послышались шаги и чей-то голос произнес:
— Товарищ Хатагов! К командиру!
— Здесь Хатагов, но как я найду командира?
— Я покажу, следуй за мной!
Хатагов выбрался из блиндажа. В лесу было так же темно, как в землянке, и он окликнул партизана:
— Эй, не беги так, за тобой не угонишься.
Блиндаж командира был недалеко.
Когда Хатагов вошел, он увидел комиссара и командира, сидевших за сколоченным из березовых обрубков столом и просматривавших какие-то бумаги.
— Товарищ командир, по вашему приказанию…
— Присаживайтесь, — перебил его Щербина. При этом он указал на солидный комель.
Хатагов сел.
— Как отдохнули, джигит? — спросил, улыбаясь, Кеймах.
— Благодарю, товарищ комиссар, с комфортом, как в лучшей гостинице. — А про себя подумал: с чего бы это у них такое хорошее настроение?
— Харитон Александрович, вы сами-то хоть видели, что натворили вчера гитлеровцам? — затянувшись папиросой и хитро прищурившись, спросил командир.
— Видел, Василий Васильевич, но не все, — не поняв вопроса командира, ответил Хатагов.
— Вот то-то, дорогой! — серьезно сказал Щербина. — А вот нам уже донесли подробности об этой диверсии…
Хатагов весь обратился в слух.
— Вы такое натворили! — продолжал Щербина. — Я уже в Москву сообщил. Работа — высший класс, Харитон Александрович.
— Этот эшелон, — отвечал Хатагов, — не первый и не последний. Пусть у Гитлера поджилки трясутся. Правда, вчерашний очень уж долго громыхал.
— Еще бы не громыхать! Взорванный вами эшелон состоял из тридцати двух вагонов и платформ особо важного груза. Вы представляете себе? Тридцать два вагона снарядов, бомб и танков не дошли до фронта!
— Я видел, что состав был длинным. А когда загремели вагоны и полезли друг на друга, я понял, что спасут меня только собственные ноги.
— Нам сообщили, что весь район ходуном ходил от взрывов.
— И моральный эффект велик, — добавил комиссар.
— Мне остается сказать только: служу Советскому Союзу, — проговорил Хатагов.
Помолчали. Командир закурил. Снова заговорили о делах, о новых планах и боевых операциях. Расстались поздней ночью, пожелав друг другу крепкого сна.
Глава третья
«ХИРУРГ»
Летом сорок второго года Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои на гигантской линии фронта, протянувшегося от Баренцева до Черного морей. Немецко-фашистские орды, вооруженные самым современным оружием, рвались вперед. В оккупированных районах вводился свирепый режим фашистского террора.
В Налибокскую и Эвенецкую пущи, где базировалась группа Хатагова, через все заслоны гитлеровцев просачивались сводки Совинформбюро. Они были малоутешительны. С болью в сердце узнавали партизаны, что гитлеровские войска продвигаются к Волге, к Сталинграду, нависли над Севастополем, протягивают свои щупальца к Кавказу. С получением каждой сводки все яснее вырисовывались военные планы германских вооруженных сил.
Командиров партизанских отрядов утешало то, что планы эти не учитывали силы сопротивления Красной Армии и поднявшегося на борьбу советского народа. Более того, партизаны понимали сумасбродность гитлеровских планов. «Огромен фашистский корабль, но в бушующем шторме его ведет не адмирал, а ефрейтор. И ведет к неминуемой гибели», — часто повторял Хатагов. Однако факты оставались фактами: Красная Армия, ведя тяжелые оборонительные бои, вынуждена была оставить обширные районы.