В то утро мы прошли на байдарке немного. Через пару километров от места ночевки, Дым подал сигнал и сделал стойку в сторону левого берега. Там в лугах виднелись косцы. Я пристал к берегу, чтобы узнать, где село Высоцкое — хотел разыскать Петрова и передать ему браконьерскую сеть.
Пока я привязывал лодку, Дым заметил недалеко от косцов отару овец; принюхался, пригнулся и вдруг, крадучись, пополз к ним — явно решил поохотиться. Все-таки в нем сильны волчьи инстинкты, — подумал я и окликнул «охотника»:
— Дым, ко мне! Тебе овсяной каши мало? Что за повадки?!
Дым поднялся с земли, прогнул спину — Я просто их попугал, чтоб не теряли бдительность.
Косцы встретили нас радушно, словно родственников: меня угостили огурцами, а Дыму протянули печенье, от которого он деликатно отказался — поблагодарил кивком и отвернулся — он ничего не берет из чужих рук.
— Мы туристов уважаем, — заулыбались косцы. — Слушайте внимательно. За поворотом река впадает в озеро. Там на берегу времянка старика Никитича. Он покажет, где Великая снова вытекает из озера, даст наводку. А там и Высоцкое рядом. В селе Петрова знает каждая кошка, собака и ворона.
Озеро представляло собой два круглых водоема, соединенных узкой протокой — по форме оно напоминало большие очки. В обоих водоемах поражала неправдоподобно чистая вода. Несмотря на немалую глубину, на дне просматривался каждый камень, каждая створка моллюска. Солнечные лучи пробивали толщу воды насквозь и на дне играли солнечные зайчики.
— Красотища! — выдохнул я, но Дыму было не до красот — он пристально осматривал берега, выискивая лачугу старика Никитича. Как каждый капитан, он был нацелен на главное, а всякие второстепенные вещи его не интересовали.
На берегу второго водоема, среди серебристых ив, стояла ветхая фанерная постройка. Я сразу подумал, если начнется ураган, этот домишко непременно сдует в воду, и представил хозяина жилища крепким, отчаянным смельчаком, а нас встретил щуплый мужичок; на его загорелом лице особенно выделялись глаза — прозрачные, такие же, как вода в озере.
— О-о! Серьезный турист ко мне пожаловал, — обрадовался он и кивнул на Дыма: — А пассажир-то каков!
Дым обиделся и отвернулся. Мне пришлось объяснить.
— Он не пассажир, а капитан.
— Ой! В самом деле, доблестный капитан! И как я сразу не разглядел, — поправил дело хозяин фанерного жилья. — Многоопытный речник, всего повидавший немало. И ракушками оброс с головы до лап… А мы тут сухопутные. Только волны от берега отгоняем.
— Мы хотим узнать, где вытекает Великая? — провозгласил я.
— Пока не попьем чайку, не покажу, — засмеялся хозяин.
Это был Никитич. Он оказался чудаком. Мы поднимались по тропе к его обители и он с каждым шагом меня удивлял. Во-первых, на тропе стояла калитка с вертушкой, а изгороди не было! Тем не менее, Никитич провел нас с Дымом именно через калитку, да еще кивнул на надпись: «Осторожно! Злой козел и свирепый гусь!».
Во-вторых, пока мы шли, Никитич сказал, что в районе озера знает каждое дерево и даже разговаривает с ними.
В-третьих, Никитич держал в доме козла и гуся, которых называл Савелий и Васька.
— Савелия в селе хотели забить, — пояснил Никитич. — А все за что? Он всегда играл с ребятами. И до школы их провожал. А потом стал заходить и в школу. Представляешь, идут уроки, вдруг по коридору цок-цок? Все прислушиваются, а он — бац! — рогами в дверь и заглядывает в класс. Все хохочут. Ну директор и начал говорить «срывает уроки»… В общем, решили Савелия забить, а я забрал его сюда. Теперь он всех людей боится.
В самом деле, при появлении Дыма, козел не дрогнул, а увидев меня, скрылся за постройкой.
— А Васька, — продолжал Никитич, — сам отбился от стаи и приплыл ко мне. Он ласковый. По утрам будит меня, легонько щиплет за ухо.
Вероятно, чтобы проявить свою ласковость, гусь подошел к Дыму, хотел и его пощипать за ухо, но мой друг не оценил этот порыв — нахмурился и отошел в сторону.
Около фанерного строения Никитич похвастался ветряком, который собрал сам и который давал ему электричество, а войдя в хижину, показал макет парома, который он собирался строить, чтобы переправлять жителей села на другую сторону озера, где, по его словам, начинались грибные и ягодные места.
— Да ты, Никитич, инженер. Мастер с размахом, — поразился я.
— Инженер самоучка, — усмехнулся Никитич, разжигая самовар. — Не инженер, конечно, но рукастый. И голова немного варит. Здесь-то у меня, как ты понимаешь, времянка, а изба в селе. В нее перебираюсь только на зиму. Здесь-то, видишь, раздолье, тишина. Можно пописать стихи. Вот послушай!