Я смущённо убираю руку и больше ничего не спрашиваю.
Когда вертолёт приземляется на круглую бетонированную площадку, мои внутренности снова совершают кульбит. Дверь тут же распахивается, в неё вваливается почти идентичный стамбульскому проводнику парень, расстёгивает ремни безопасности, пока я снимаю гарнитуру. Опираясь на руку своего помощника, я спрыгиваю на землю и меня тут же увлекают к стоящему за вертолётной площадкой джипу.
Через десять минут, проехав через небольшой городок, мы оказываемся у огороженной территории у подножия гор.
Я выскакиваю из машины и бегу к небольшому столпотворению, выцепляя из него взглядом долговязую фигуру Давута. Широко расставив ноги, он громко переругивается с пожилым мужчиной, стоящим на расстоянии примерно двадцати метров за невысокой металлической изгородью. В руках у старика ружьё и направлено оно на младшего брата Али.
-- Никто туда не пойдёт! – яростно выкрикивает дед. – Он сказал, никого не пускать! Пусть я тут сдохну, но вас не пропущу!
Я вцепляюсь в предплечье Давута. Тот сначала дёргается, но, поняв, что это я, слегка расслабляется.
— Это его женщина! – провозглашает парень. – Её тоже не пустишь? Он страдает по ней!
Дед упрямо качает головой.
-- Я пообещал внуку Сабри, что буду охранять его покой! Если это его женщина, почему она не с ним? – Ружьё явно тяжёлое и руки старика ходят ходуном.
-- Ей надо было съездить домой, по делам. Но теперь она вернулась, -- уговаривает упрямца Давут. – Если бы ты согласился взять мой телефон и поговорить с Мерьем…
-- Ты мне зубы не заговаривай! – цыкает на парня старик. – Где она сама? Где дочка Сабри?
-- Тётушка Мерьем на шоссе. Там перевернулась цистерна с бензином и дорога перекрыта. Наши люди ищут возможность приземлить вертолёт и забрать её оттуда.
— Вот когда она приедет, и сама мне скажет, что делать, тогда и пущу! – выпячивает подбородок упрямец.
-- Давут, где Али? – вмешиваюсь я в это перекрикивание.
-- Он там, наверху, в доме своего деда. У него пистолет, – глаза у младшего брата запали, волосы стоят дыбом, на светлой футболке пятна пота у подмышек – невиданное дело для рафинированного мальчика Османоуолу. – Чёртов сосед не хочет нас пропускать. Уже ранил одного из парней. Если он не даст мне пройти в течение пяти минут, придётся стрелять в него.
-- Дом – наверху? – уточняю я.
-- На самом верху. Вся гора принадлежала его деду, а потом перешла моему брату. А я даже не знал, -- разочарованный тем, что у Алихана были от него секреты, Давут поджимает губы.
-- Сопли подотри, -- бросаю я и разворачиваюсь к старику с ружьём.
-- Дядюшка, я иду! – Говорю я, начиная медленно двигаться к воротам. Давут хватает меня за локоть, но я отшвыриваю его руку.
-- Дочка, стой, не то выстрелю! – пустив петуха в голосе, предупреждает дед.
-- В аду тебя спросят, за что убил женщину Алихана, -- уверенно возражаю ему я, в душе обмирая, как пучок укропа. И делаю ещё несколько медленных шагов.
-- Ты… Стой, стой, сумасшедшая! – Ружьё трясется ещё сильнее и мне хочется зажмуриться, но я медленно продвигаюсь вперёд, пока не оказываюсь на расстоянии шага от дула ружья. – Старик с усилием сглатывает и, помедлив секунд пять, опускает оружие. Я берусь за ручку ворот и тяну на себя. Войдя во двор, я вижу сбоку, под навесом, БМВ Алихана.
-- Куда дальше? – спрашиваю я.
Старик машет подбородком в сторону, и я вижу протоптанную тропинку, уходящую вдоль горы.
-- Всё время вверх, не потеряешься, -- поясняет он.
И тут раздаётся выстрел.
Глава сорок восьмая
Эхо выстрела разносится по горам. Дед растерянно смотрит назад и вверх. Воспользовавшись заминкой, во двор врывается Давут и, выхватив ружьё из скрюченных артритом рук, мгновенно разбирает его, вытряхивая патроны.
-- Простишь ли ты себе то, что из-за твоего упрямства погиб мой брат? – тихо, еле сдерживаясь, спрашивает у старика парень.
-- Господи, внук Сабри не должен умереть! – причитает дед.
Давут бросается по тропинке, я за ним, но старик молит остановиться:
-- Так вам долго бежать! Быстрее поехать на квадроцикле!
Пыхтя и задыхаясь, он открывает двери сарая, стоящего неподалёку.
-- Иди сюда, парень, помоги! – кричит он, отцепляя повозку-прицеп от четырёхколёсного мотоцикла. – Умеешь на таком ездить?
Давут цыкает и отодвигает деда. Отщёлкнув замок прицепа, парень вскакивает на сиденье, пару секунд изучает механизм и поворачивает ключ зажигания. Задвинув свою сумку за спину, я сажусь позади него и накрепко обвиваю руками. Мотор чихает и начинает ровное тарахтение. Младший Османоулу крутит ручкой, квадроцикл выезжает из сарая.
Аккуратно вырулив на тропинку, где колея идеально совпадает с шириной колёс нашего транспорта, Давут прибавляет скорость, и мы резво дёргаемся вперёд под приличным углом вверх. Дорожка огибает гору серпантином, всё время забирая вправо. Она такая узкая, что, спускайся нам навстречу другой квадроцикл, мы не сможем разъехаться. Чем выше поднимаемся, тем страшнее мне смотреть налево – пропасть под нами становится всё глубже. Через пять минут этого экстремального подъёма раздаётся ещё один выстрел. Значит, Алихан жив? Давут прибавляет скорости, и мы несёмся быстрее. Я закрываю глаза и прижимаюсь лицом к широкой спине парня, с трудом сдерживая рвотные позывы.
Вскоре дорожка становится всё более пологой, и мы выезжаем на почти ровную площадку. Давут глушит квадроцикл, соскакивает с него и помогает слезть мне. Прямо перед нами маленький бревенчатый домик и мы несёмся к нему. Парень распахивает дверь, я вваливаюсь внутрь первая. В единственной комнате – никого.
-- Брат?! – кричит на всякий случай Давут.
Новый выстрел. Мы одновременно оборачиваемся и бежим на звук. За хижиной вверх по горе вьётся ещё одна тропинка – совсем узкая, протоптанная человеком. Бросаемся туда. По дороге я спохватываюсь и скидываю с себя мешающую сумку.
Наклон дорожки то поднимается под углом сорок пять градусов, то почти равен нулю. Я мельком замечаю, что деревья сплошь культурные, ухоженные.
Вскоре мы выбегаем на плоскую площадку, большую часть которой занимает вырытый в земле бассейн. Толстая синяя плёнка, устилающая дно, не даёт воде впитываться в почву. Со всех сторон водоём окружён деревьями, которые создают над ним естественный навес. Густой кустарник усыпан какими-то красными ягодами.
Новый выстрел, совсем рядом.
Давут предостерегающе выставляет передо мной руку и теперь идёт очень медленно. Он прижимает палец к губам, требуя соблюдать тишину. Стараясь не наступать на опавшие листья и осыпавшиеся спелые грецкие орехи, мы выбираемся на прогалину за деревьями.
Там, на открытой площадке на вершине горы, на расстоянии в пятнадцать метров спиной к нам стоит Али. Левой рукой он держит бутылку с каким-то алкоголем, правой – пистолет. На небольшом отдалении перед ним – ряд консервных банок, по которым он, видимо, палил всё это время. Алихан как раз прицеливается и выстреливает еще раз. Делает хороший глоток своего пойла и снова заносит пистолет – только теперь к собственному виску!
Я зажимаю рот руками. Кричать или нет? Вдруг напугаю, и у него дёрнется палец? Сердце бьётся у самого горла, дыхание вырывается хриплыми толчками.
-- Али?! – шёпотом. – Али?! – делаю шаг вперёд и наступаю на созревший грецкий орех, который раскалывается с оглушительным треском. Меня сковывает оцепенение. Неужели?!
Алихан напрягается и замирает. Он медленно отводит руку с пистолетом в сторону и заторможенно поворачивает голову к нам. Увидев наши замершие фигуры, разворачивается всем телом. Зажмуривается, трясёт головой. Поднимает руку с пистолетом и вытирает лицо предплечьем.