— Ну, что там на собрании, мама Наташа?
— А ничего, только время потеряла. Сидела, сидела, чего только обо всех не наслушалась! А до твоей фамилии дошли, учитель только и сказал: «Мал золотник, да дорог», — и перешел к другой фамилии.
Я почему-то была очень маленького роста. Родители были среднего роста, мама носила обувь тридцать шестого размера, а я всю жизнь тридцать третьего. В кого я такая, не знаю. Наверное, в бабушку, мать отца, Аграфену Савельевну.
Зимой 1940 года мама взвалила на свои плечики почти непосильную ношу — затеяла ремонт Дома культуры. Сколько же она прибавила себе забот! Нужны каменщики, плотники, штукатуры, маляры, строительные материалы и средства на них. Предстояло отремонтировать не квартиру и даже не дом, а большое, двухэтажное кирпичное здание внутри и снаружи. В то же время никто не снимал с нее проведения всех мероприятий в Доме культуры, а райком партии — общественной работы в своей парторганизации, которую она возглавляла. Она хватила столько лиха, что, возможно, и сожалела, зачем начала этот грандиозный ремонт.
Все совпало с тем моментом, когда к ней стал упорно свататься ее давний знакомый, дядя Ваня Грешное, председатель сельсовета, коммунист. Он был мужем маминой подруги тети Риммы, активной участницы драмкружка. Тетя Римма не болела, умерла внезапно от неудачного аборта, оставив крошечного сынишку, которому в то время было два года. Мама и сочувствовала вдовцу с малышом на руках, но не прельщало ее замужество. Мне кажется, она не питала особого чувства к дяде Ване. Скорее всего, она устала от одиночества, оттого, что, кроме беспросветной работы, ничего нет; не было плеча, на которое хоть когда-то можно опереться. И выйти замуж, наконец, она согласилась.
Мама Наташа не препятствовала решению, но и не верила в личное счастье моей мамы: не улыбалась ей судьба до сих пор. Мне же нравился умный, спокойный дядя Ваня {по «Платону Кречету» — мой отец). Единственно, что я хотела — не переходить в незнакомый мне дом Грешновых на чужую улицу к чужой бабушке. К тому же мне уже шел четырнадцатый год. Оторвать свое сердце от дома на Лачиновке, такого дорогого, такого своего, разлучиться с мамой Наташей я не могла, тем более, что мама все дни и вечера проводила на работе. Меня не принуждали, я осталась дома. О старухе Грешновой слыла слава как о Салтычихе. Не думаю, что она полюбила новую сноху да еще такую, которая убегала на работу с зарей, а возвращалась домой в полночь. Ребенок был в основном на руках бабушки. Но в редкие часы, когда мама бывала дома, мальчик льнул к ней, он принимал ее за мать.
К весне 1941 года ремонт, наконец, в Доме культуры был закончен. Мама радовалась. Она специально съездила в Саратов, чтобы привезти оттуда бордовый плюш для занавеса сцены, на окна купила темно-синюю ткань. Дом культуры обновился.
А вскоре вновь приехали аткарские артисты. Актер Бибиков понял, что мама устроила свою личную жизнь. На этот раз театр гастролировал недолго, так как на все лето Дом культуры заключил договор с Балашовским театром.
В последнюю гастроль аткарского театра Николай Петрович Бибиков незаметно от других вручил мне конверт. Я решила, что это — письмо для мамы и побежала домой. Конверт не был запечатан, мое любопытство взяло верх, я заглянула в конверт. Там были деньги. Я поняла, что они предназначались мне на гостинцы.
Глава 2. Война
Закончила шестой класс. Вот и долгожданные каникулы!
А в наш Дом культуры приехали артисты на все лето с замечательным репертуаром: «Коварство и любовь», «Доктор Калюжный», «Сады цветут», «Мачеха», «Платон Кречет», «Последняя жертва,».
Начались гастроли. Мы с подружками не пропускали ни одного спектакля.
Во второй половине июня мама уехала ненадолго в колхоз в командировку. К выходному дню, к воскресенью, приехала. Везде на видных местах висели афиши «Мачеха». С утра в воскресенье мы с Юлькой, соседской девчонкой, договорились, что вечером непременно пойдем на спектакль, а днем сидели за их домом в тени и играли в карты (в блюндыри) с соседками-женщинами.
Вот сюда-то вдруг кто-то принес нам страшную весть: фашистская Германия напала на Советский Союз без объявления войны.
Какие уж тут карты! Встревоженные женщины заспешили к своим домам.
Артисты в тот же день из Турков уехали, а в Доме культуры экстренно была организована медицинская комиссия, отсюда и отправляли людей на фронт. Провожали почти каждый день, и каждый день крики матерей и жен.
Мы, дети, утром в понедельник собрались в школе на общешкольное собрание. Так как почти все мужчины турковских колхозов ушли на войну, то собрание приняло решение о том, что колхозу должны помочь школьники, чтоб не пропал ни один колосок.
Лето было грустным. Страна не ожидала такого вероломства. А немцы быстро, почти в первые дни войны, захватили Украину, Белоруссию и уже продвигались вглубь нашей страны. Осенью война шла уже под самой Москвой, а в Турки прибывали и прибывали с запада эвакуированные. В эти дни маме не хватало двадцати четырех часов в сутки: всех прибывших коммунистов было приказано ставить на учет в ее парторганизацию, расселить по квартирам и трудоустраивать, и каждую неделю давать сведения о работе коммунистов на их новых местах. Одной, разумеется, все не охватить. Маме дали псевдоним «Зоя» и закрепили в помощь еще несколько человек, которые не знали друг друга, а знали лишь «Зою», передавали ей сведения, а она обобщала их.
Под Москвой бои становились все жарче. Советский народ шел на смерть, но не сдавал своей столицы.
И вот пришел приказ мобилизовать из района сто двадцать человек на рытье котлованов в районе Аткарска (120 км от Турков). Первые шестьдесят человек поехали под руководством секретаря райкома комсомола, второй отряд — под руководством мамы Кати. Нелегкой оказалась зимой работа на трудовом фронте. Она обязана была поддерживать боевой дух своего отряда, читать лекции, устраивать концерты, организовать питание и показать личный пример в непосредственной работе по рытью котлованов.
На фронт ушел и муж моей мамы, дядя Ваня Грешнов. Пройдя краткосрочные курсы в Ижевске, он был отправлен на фронт и погиб в одном из первых боев. В Турки все чаще приходили похоронки.
Но несмотря на то, что фашисты шли все дальше вглубь нашей страны, ни один человек не верил, что Родину победят: такую невероятную роль играла идеология. Никогда еще не была так развита и художественная самодеятельность, как в годы войны. В Дом культуры на репетиции собирались и взрослые, и школьники. Не только мама, но и я по всем Туркам старались разыскать лучших «артистов». Боевая программа концертов призывала зрителей не впадать в панику, и верить в победу, такой же характер носили и частые лекции. На предприятиях проводились собрания об улучшении дисциплины и работы, в школах — о повышении успеваемости.
Маму ни в нашем доме, ни в доме Грешновых почти и не видели, она целиком ушла в работу.
После ее возвращения с трудового фронта ей дали еще одно поручение, или, как сказал начальник НКВД Горбунов, «орешек покрепче». В те годы в тыл страны нередко проникали для подрывной работы предатели Родины, вредители, всяческие подстрекатели. В Дом культуры руководителем художественной самодеятельности приказали принять некоего Вальковского. За каждым его шагом маме было поручено следить, замечать, с кем общается, с кем и где встречается. Одним словом, не спускать с него глаз. Об этой своей непростой работе мама подробно описывает сама в своих воспоминаниях. Рискуя жизнью, она помогла обезвредить преступника. Взяли его, когда он пытался скрыться, уже на станции Аркадак, и не одного, а с сообщником.