Наша боевая пионервожатая товарищ Лида не могла оставаться в тылу. В первые же дни войны она ушла добровольцем на фронт. В школе появилось много учителей из эвакуированных: по химии, истории, физике, немецкому языку. Знаний от нас они требовали не меньше, чем со своих городских школьников. Я училась уже в седьмом классе. Требовательность к себе по отношению к урокам была приобретена, вероятно, с раннего детства, когда были школьниками Маруся и Лида. Учебу в семье было принято уважать.
Одной из самых близких подруг в школьные годы у меня была Юлька. Их семья переехала в соседний дом, когда я перешла в третий класс. Все ее домашние были» простые и добродушные люди. А вот мать Зинки Громовой была женщиной строгой и нервной, не всегда отпускала Зинку поиграть, поэтому я все чаще и чаще стала забегать к Юльке, а она — ко мне. Стали вместе учить уроки, а если засидимся допоздна, то остаемся ночевать в том доме, где занимались. Но чаще, пожалуй, ночевала я у них, так как мать Юльки работала посменно в больнице, кровать пустовала, и мы на ней спали. Работала тетя Нюра в тифозном бараке няней. В войну и мыла не хватало, постельное белье не очень-то и стиралось, но не было ни малейшей брезгливости, что прошедшую ночь на этой грязной подушке спала няня из тифозного барака.
А в школе любимой подругой оставалась по-прежнему Лариса Никитина. Она училась тоже хорошо. У нас вообще был сильный класс, очень хорошо училась Лида Курчатова и Нина Богданова. С Ниной мы изредка переписываемся до сих пор.
В военные годы были затруднения с учебниками. Иногда один учебник выдавался школой сразу на несколько учеников. Еще большей проблемой становились учебники в старших классах, а особенно тетради к концу войны. Продукция заводов и фабрик выпускалась только для фронта. Был лозунг: «Все для фронта, все для победы!». Много заводов на западе нашей страны были разрушены, много эвакуировались на восток, монтировались заново. И мы делали себе самодельные тетради из случайно оставшихся от мирного времени клочков бумаги, писали на блокнотах, но чаще всего на старых книгах между строк, а иногда и на газетах. И все-таки наши «тетради» ежедневно проверялись учительницей русского языка, ежедневно делался разбор каждого предложения из домашнего задания по членам предложения и по частям речи. Знанием русского языка я очень обязана неутомимой старой учительнице Наталье Никифоровне Тарасовой. Сильным был и старый математик Александр Михайлович Юн-геров. Никто не пользовался учебниками, в этом не было необходимости. Он умел объяснять так, что все правила и теоремы запоминались с его слов.
В свободное от уроков время мы, школьники, собирали посылки | на фронт — кто что мог: шарф, варежки, носки.
Мне мама принесла кусок малинового атласа. Я сшила из него кисет, вышила на нем нитками «Самому храброму», насыпала в кисет | махорки и тоже положила в посылку.
В Бабинском доме отдыха разместился госпиталь. Мы были постоянными артистами в палатах для раненых. Зимы в войну стояли страшно холодные, госпиталь находился километрах в трех-четырех от дома. Осталось в памяти то, что, возвратившись домой, я отогревалась на печке — на горячих кирпичах.
В летние же каникулы школьники работали на колхозных полях; работали, как правило, еще и в сентябре: младшие собирали колоски, средние — на прополке или уборке урожая в Турках в колхозе им. Ленина и в «Победе», а старших школьников увозили на работы в колхозы деревень нашего района. Я уже была не младшая, поэтому сначала работала на прополке в Турках, а позже ездила в Ромашовку и Каменку на уборку зерновых и свеклы. В Ромашовке работали долго, на воскресенье нас отпускали домой помыться, повидаться с родными. И мы шли двадцать пять километров домой и двадцать пять километров назад в Ромашовку. Работа была нелегкой. Даже я, такая маленькая ростом, прекрасно вязала снопы, укладывала в скирды. Работали под руководством молодой учительницы Веры Павловны, тоже эвакуированной из Минска. Она была нашим школьным секретарем комсомольской организации и учителем истории.
Кормили нас в колхозе картошкой, хлебом и молоком. Все были довольны, так как дома большинство в те годы не доедало.
Несмотря на то, что шли бои на Волге, в Сталинграде, учительница убеждала, что все равно СССР победит, потому что братский союз всех республик несокрушим, и каждый человек слишком любит свою Советскую Родину. Все мы и сами в это верили, распевали песни, настроение было бодрым, хоть за день на поле и уставали.
Но вот стали бомбить пути на станции Ртищево, всего в шестидесяти километрах от Турков. Каждой семье было приказано рыть у себя на огороде окопы. Но у всех жителей все равно была вера в победу Красной Армии, никто не помышлял об эвакуации. Село, как и вся страна, было далеко от паники. Нормально работали все учреждения, школы. Боевой дух народа — это великое дело. Не смолкал из репродукторов голос Левитана:
— Враг будет разбит. Победа будет за нами!
И люди верили. Верили Сталину, партии, защитникам Родины — Красной Армии.
Гитлер клялся, что, войдя в Москву, он первым повесит диктора Левитана. Смертельно боялись немцы и коммунистов. Был девиз: «Коммунисты, вперед!». Они шли вперед, показывая пример остальным бойцам. Если, будучи контуженным или раненным, коммунист попадал в плен, фашисты сразу его расстреливали, так как боялись их огромного влияния на других пленных, их морального духа и силы. И тем не менее тысячи солдат, как правило, на фронте вступали 1 в партию. А как воевал комсомол! Шли мы с боями на Киев, Брали с отвагой Орел. И закалялась уже не впервые Юность твоя, комсомол.
Не перечислить имена всех героев-комсомольцев, прославлявших свою страну. Их немцы ненавидели так же, как и коммунистов, потому что свою страну они любили больше жизни. Нет, враг просчитался,
— Есть выход один,
И только один у Гастелло:
Вниз! К вражеским танкам,
К цистернам, винтом
На черные вражьи колонны…
На них самолета пылающий ком
Он бросил рукой опаленной.
Она еще держит горящий штурвал,
И землю глаза различают.
Сейчас забушует там огненный шквал,
Победу его возвещая.
И если бы несколько жизней имел,
За Родину отдал бы смело.
И громом неслыханным взрыв прогремел,
И вечною славой — Гастелло.
Много стихов о Зое Космодемьянской, об Александре Матросове и других печатались в войну в газетах.
В восьмом классе вступила в комсомол и я. Но для армии я была еще молода. Меня назначили пионервожатой к пионерам четвертого класса. Я работала с ними взахлеб с той же энергией, как когда-то товарищ Лида с нами. Я прошла ее школу.
В это время наш класс сильно пополнился, в восьмой класс приняли учащихся из деревень, где были только лишь семилетние школы. Но не только учителей, но и нас, учащихся, удивляло то, что приехавшие отличники не тянут даже на тройку. Или там завышали оценки, или наш орденоносный директор Е.С. Персикова подбирала сильный педагогический коллектив, который умел дать нам прочные знания. К сожалению, в конце первого полугодия отчислились все новички. Осталась единственная — В. Иванова, отличница из Рома-шовки, которая до окончания десятилетки училась не выше, чем на тройки и четверки.
Дома в эти школьные годы я была очень дружна с Марусей, женой нашего Сережи. Она отвечала мне своим теплым искренним отношением. Мама Наташа и в военные годы обычно стояла на базаре со своими неизменными рубашечками. Моя мама Катя, которая после гибели дяди Вани снова от Грешновых пришла к нам, была чуть ли не сутками на работе. Маруся же растила двоих сыновей — Славу и Сер-жика — и в эти годы не работала. Ей я рассказывала все школьные новости, а она меня кормила обедом. Правда, говорится, что «своя ноша не тянет». Несмотря на то, что мне приходилось много заниматься уроками, я не помню случая, чтобы Слава или Сержик были мне в тягость или мешали учить, хотя Сержик был очень беспокойный.