Однако Игорь стал часто подбирать на нем мелодии на слух, и у него это получалось легко, а позже договорился со старенькой немкой-учительницей и стал брать у нее уроки музыки.
Возможно, эти занятия продлились бы долго, учительница очень хвалила Игоря, но вскоре с ним случилась беда.
Это произошло после окончания восьмого класса — его ранили.
Около самого дома на него напала шайка подростков, старших по возрасту, ранее исключенных за хулиганство из школы. Они отняли у него какие-то копейки, сдачу от покупки, и ударили ножом под лопатку. Я была в то время на работе. Горестный удар приняла на себя бедняжка Люда. Она вызвала «скорую», но та, почему-то притормозив, поехала прочь от дома. Лил дождь, Люда, обливаясь слезами и дождем, догнала «скорую», возвратила. Игоря доставили в больницу. И когда он был уложен в палату, позвонила мне, чтоб я после работы приехала в магазин. И только там все рассказала. Домой одна идти боялась.
После выписки Игоря из больницы плечо и рука стали опухать сильнее, усиливался и «крахмальный» хруст. Я волновалась, медики от меня отмахивались, и я вызвала Рэмира, а он через секретаря райкома пригласил главврача. Показание рентгена было такое: ранение не поверхностное, а проникающее. Игорю же наложили только поверхностные швы. При дыхании воздух через легкое и плевру проникал в мышцы, оттого и ощущался хруст. Теперь Игорю назначили дополнительное лечение и уколы.
Люда, оберегая его, сопровождала на уколы, она же потом и повезла его в Турки поддерживать свежими яичками, витаминами, чистым воздухом. Там, в Турках, он даже начал девятый класс, но проучился недолго, так как надо было возвращаться в свой математический класс.
В период последних школьных лет Игоря и начальных студенческих лет Люды у нас в доме часто звучала музыка. Через приемник ребята записывали любимые песни на магнитофонную пленку и постоянно прокручивали, пели сами. Люда интересовалась всеми делами Игоря. А он, придя обычно перед выходными днями из школы, спрашивал:
— Люда, начнем убираться?
Им обоим хотелось, чтоб выходной день был и для меня днем отдыха, а не уборки. Одним словом, жили мы на редкость дружно. Может быть, эта наша спаянность стала причиной того, что Люда, будучи уже девушкой, никуда не хотела отлучаться из дома. Ей казалось, что интереснее, чем с мамой и братишкой, ей ни с кем не будет. И постоянно не хватало времени, все дела казались такими нужными и интересными, если они были для брата и матери. И по сей день, если она что-то делит, то себе в последнюю очередь и то, что поменьше, то, что похуже. Тогда всему этому особо не придавалось значения, но прошли годы, и как же теперь жаль, что она всю себя без остатка посвятила мне и Игорю. В чем-то мы с ним оба виноваты, особенно я, когда-то не проследили, не подсказали и не помогли ей, этому добрейшему человеку. Игорь, конечно, был мал. И винить я должна себя, что общительная от природы Люда ради нас оставалась все время в скорлупе, словно в футляре.
После «Артека», уже будучи комсомольцем, Игорь дважды побывал и в лагере «Орленок», тоже на Черном море. Награжден путевками он был также за победы в олимпиадах. Победы одерживал не только на школьных, городских и областных олимпиадах. По химии его направляли в Баку на олимпиаду Всесоюзную, где занял он третье место. Такое место среди лучших учащихся пятнадцати республик необъятного СССР — это высокое место.
Среднюю школу Игорь закончил с золотой медалью. Мы все были счастливы.
Летом по пути в Турки Люда с Игорем заехали в Куйбышев и подали документы в авиационный институт. Условия для медалистов были такие: если первый экзамен сдашь на пять, от остальных будешь освобожден.
Первый экзамен — математика письменно, на которую было отведено четыре часа. К счастью, Игорю не пришлось выполнять сначала начерно: все показалось ему хорошо знакомым. Выполнив задание за несколько минут, он покинул аудиторию.
С жалостью на него смотрели родители, ожидающие с экзамена своих чад. Они решили, что паренек не справился и сдался. А Игорь за свой первый экзамен получил пять и в институт был зачислен без сдачи других экзаменов.
А в Орске на каждом шагу меня встречали учителя и расспрашивали о сыне. А Симонову я стала обходить стороной, все-то она твердила при каждой встрече, что Игорь непременно сделает какое-либо сверхоткрытие, ибо такого ученика за всю ее долгую практику еще не было и она уверена — никогда не будет.
Учился Игорь на повышенную стипендию. В большие праздники получал денежные переводы от отца, и даже мама Катя по десяточке в месяц посылала от своих тридцати семи пенсионных рублей.
Но теперь у меня стало двое студентов и одевать их с головы до ног обязана я, тем более, что один живет в областном городе, а Люда два последних года училась в Москве. Значит, надо где-то еще искать подработку.
Как бы я в тресте ни старалась, зарплату больше штатного расписания все равно не дадут.
И мне посчастливилось: пригласили в строительный техникум давать рецензии на дипломы студентам, потом стали доверять довольно большие группы студентов консультировать на период дипломных сессий. Наконец, предложили рассчитаться в тресте и перейти официально работать в техникум. Но жаль оставлять трест, да и работа в техникуме вечерняя, а я боюсь темноты. От преподавательской работы отказалась, хотя у меня это бы получилось. Работа интересная, но я зачастую сталкивалась с такими «дубами», которым не поможет никакая консультация. Оставалось одно — делать чертежи самой, а они копировали своей рукой. Так постепенно пришла к выводу, что диплом полностью нужно делать самой, но за соответствующую с них плату.
Конечно, здорово не хватало времени. Чертить приходилось не только дома, но и на работе украдкой. Рабочий лист приколот к кульману, а студенческий к доске на столе. Все идут на обед, а я, проглотив стакан чая с пирожком, успеваю за обед кое-что вычертить. Кроме того, у меня хорошо развита техника черчения. В отделе я далеко уходила с проектом вперед безо всякого старания. Правда, порой учащались обострения в грудном и крестцовом отделах. Боль в крестце я воспринимала как боль в кишечнике, плохо переваривалась пища. Врачи рекомендовали есть больше свеклы, пить вазелиновое масло. Свеклы я съела тонны, но это не снимало проблем и пришлось постепенно переключаться на слабительные таблетки.
Прошли десятилетия. В 1989 году, когда боли в крестце стали нестерпимыми, сделали снимок и вынесли диагноз: остеохондроз четвертой степени и деформирующий спонделез. Массаж не разрешили, так как костные разрастания назвали слишком мощными.
Постоянно беспокоил меня и кишечник. В период сильных обострений обращалась к врачам. После обследований (а переносила их очень болезненно) врачи давали заключение о том, что раковых явлений нет. Одни считали боль от воспаления, назначали лечения, давали советы. Я стала сама приспосабливаться к своему организму. Иногда боли в позвоночнике или кишечнике надолго затихали.
Итак, Игорь учился в Куйбышеве, Люда периодически то в Орске, то в Москве, а летом съезжались в неизменные Турки. Часто, правда, Игорь уезжал с группой студентов в строительные отряды, но ненадолго в Турки заглядывал.
Сдав некоторые курсовые проекты и экзамены, Люда ненадолго приезжала в Орск, а потом вновь я ее провожала в Москву. Сколько денег требовалось на одни только билеты, на питание, одежду! В сущности, мы разделились как бы на три семьи. И хоть деньги тратили экономно, они бежали, текли, словно вода. Это был нелегкий момент.
Счастьем еще было то, что я не испытывала трудностей в работе, привыкла со школьной скамьи все выполнять точно. Но технолог, в чьем подчинении мы были, к нам относился архитребовательно: ему нужно было не только качество, но и количество выполненных чертежных листов. Так, однажды он вызвал к себе Н. Оськину и попросил подсчитать по журналу регистрации, сколько же каждый из нас сделал листов за год, поделить количество на двенадцать и выдать ему цифры, подтверждающие, сколько в среднем каждый из нас вычерчивает в месяц листов.
К стыду одного из конструкторов у нее получился один лист в месяц. У кого-то три листа, у кого — четыре, и лишь у двоих еще по четыре с половиной листа. У меня, к удивлению меня самой — двенадцать.