— А сколько грузчики воруют, вы учитываете?
— Я — нисколько. А что, можно воровать? Тогда издайте приказ, что каждому грузчику разрешается ежемесячно украсть товаров на такую-то сумму. Обещаю, что ни на копейку больше я не сопру.
Фёдоров посмеялся и сказал, что ради меня установившуюся практику он менять не станет.
Собратья грузчики, знающие, зачем я отправился к директору, поинтересовались, насколько удачной была моя миссия. Я кратенько рассказал и добавил, что так этого не оставлю, а пойду в Обком профсоюзов. В конце концов, они на то и существуют, чтобы защищать права трудящихся.
— Уволят, — обречённо констатировал Саня Хромой Глаз. — У нас один пошёл жаловаться на директора, на следующий день приходит на работу, а ему говорят: «Ты уволен вчерашним днём, забирай трудовую и вали отсюда».
Такая угроза меня ничуть не испугала. Легко уволить временного работника: записал в книжку: «В связи с окончанием срока работ», — и гуляй на все четыре стороны. Такой случай у нас был: как-то летом на освободившуюся ставку пришёл парень-студент, решивший подработать малость. Отработал он чуть больше недели, после чего, не знаю уж по какой причине, был уволен. Но я-то взят на постоянную работу, тружусь грузчиком больше полутора лет и никаких взысканий за это время не имел. Обычного грузчика тоже не сложно выгнать: составить акт о появлении на работе в пьяном виде, после чего можно гнать человека по статье. Но в моём случае этот фокус не проходит; акт придётся составлять фальшивый, и, если я устрою скандал, неприятностей не оберёшься; весь универсам знает, что я человек абсолютно не пьющий, а сотню человек лжесвидетельствовать не заставит даже директор.
Обдумав всё как следует, я в один из ближайших выходных отправился на Антоненко, где располагался в ту пору Обком профсоюзов работников торговли.
Я малость побаивался встретить там прожженных крючкотворов, гоняющих изнемогшую толпу от одного кабинета к другому, боялся увидеть длинные очереди, образцы бланков и заявлений, которые придётся заполнять, и прочую бюрократическую кухню. Но ничего этого в натуре не оказалось. По меткому определению Владимира Ильича Ленина, «профсоюзы это школа коммунизма», поэтому бюрократические формы работы были им напрочь чужды. Я немедленно был принят зам председателя профсоюза работников торговли. Очень жалею, что я не списал с таблички на дверях её фамилию, и теперь не могу назвать её во всеуслышание. Впрочем, с тех пор прошло почти четверть века, и если профсоюзная бонза и жива, то находится ныне в глубокой старости, а возможно, и маразме, так что, сводить с ней счёты бессмысленно и поздновато.
Когда я начал объяснять суть конфликта, хозяйка кабинета, не дослушав, спросила:
— Вы из какого универсама?
— Тридцатый. Луначарского шестьдесят.
Хозяйка кабинета подняла телефонную трубку, не заглядывая в справочник, набрала номер.
— Ирина Александровна? Здравствуйте. Из обкома профсоюзов беспокоят. Узнали?.. Очень приятно…
Пока я удивлялся, что собеседницу профдамы зовут также, как и нашего коммерческого директора, разговор коснулся моего вопроса:
— Тут от вас грузчик пришёл, с жалобой. Пожалуйста, примите меры, чтобы жалоб больше не было.
Повесив трубку, начальница подняла на меня равнодушный взор и сказала:
— Вы свободны.
— Но вы даже не… — начал было я, но продолжать мне не дали.
— Я сказала: «Свободны». К нашему профсоюзу вы больше отношения не имеете.
Прекрасный урок преподала мне школа коммунизма!
Будь я просто грузчиком, Санино пророчество сбылось бы немедленно и в точности. Я был бы уволен в тот самый час, когда перешагнул порог поганого профсоюзного кабинета. Но просто так выгнать честного и непьющего рабочего нельзя даже по указке профсоюза, и потому на следующий день я на работу вышел.
Со свойственной мне медлительностью я обдумывал очередной шаг, однако, последующие события своротили мои мысли на другое. Во время одного из перерывов во дворе появился Серёга Баклан — наш коллега из пункта приёма винных бутылок. Он кивнул мне, приглашая отойти в сторонку, и, когда мы остались вдвоём, тихо сказал:
— Тут такое дело. Не знаю, что у тебя с Фёдоровым вышло, но он меня хотел подписать, чтобы я тебе ящик на голову спустил, будто бы несчастный случай. Я отказался, я честный баклан и такими делами не занимаюсь. И тебя я уважаю. Но ведь он кого-нибудь другого найдёт. Так что, ты гляди в оба.
Я поблагодарил честного баклана за предупреждение, и Серёга ушёл, не поинтересовавшись, что я не поделил с Фёдоровым. А я остался думать.
Угроза меня не испугала. Я и сейчас склоняюсь к мысли, что Фёдоров хотел лишь припугнуть меня и сам подослал соседского грузчика с таким предупреждением. А вот противно стало до крайности.
И ещё одна мысль: А чего ради я сражаюсь? После подобного скандала мне грузчиком больше не работать, ни в этом магазине, ни в каком другом. Да и не собирался я всю жизнь оставаться грузчиком. Положить жизнь ради того, чтобы несколько алкоголиков получали в месяц на десятку больше? Хороша идея, нечего сказать! К тому же, директор прав, недостающую десятку работяги с лихвой компенсируют мелкой тащиловкой.
Просто, я слишком прочно стал ассоциировать себя со своим рабочим коллективом, и профдеформация заговорила в полный голос. Значит, надо уходить.
Жаль было удобного расписания, выходных через день, но, с другой стороны, никаких новых впечатлений работа грузчиком предоставить не могла. Вслед за осенью придёт зима, и под серую куртку придётся поддевать старый свитер. Будут приходить ежедневные машины, порой будет приезжать дефицит, вроде тех языков, что хранились у меня в морозилке. Но ничего принципиально нового не будет.
Конечно, я рассуждал, как дитя застоя. В конце 1986 года уже можно было наблюдать первые проталины будущей весны, но что это весна, а не краткая оттепель, честно говоря, не верилось. А мне хотелось нового.
К тому же, Таня, моя жена, только что защитила кандидатскую диссертацию. Положение складывалось анекдотическое, в полном соответствии с известной песней об электрике Петрове. И когда Таня в очередной раз (а такие разговоры возникали неоднократно) сказала, что в ближайшей школе срочно требуется учитель химии, я согласился зайти туда и узнать, что и как. Страшновато было, но и интересно тоже.
Школа действительно начала учебный год без учителя химии. Завуч, с которой я встретился, с большим сомнением отнеслась к моему послужному списку, но пристойные оценки по основным дисциплинам в дипломе и мой не испитый вид решили дело в мою пользу.
Обрадованное магазинное начальство уволило меня в тот самый день, когда я принёс заявление, а через пять дней я уже проводил свой первый урок.
Восьмилетняя школа № 65 расположена метрах в двухстах от универсама № 30. Внешность у меня приметная, узнали меня немедленно, и по школе как стон прошёл: «Грузчика учителем взяли!»
Как в этих условиях я добивался авторитета у школьников, тема долгого и интересного рассказа, но к моим универсамам она не имеет уже никакого отношения.
POST SCRIPTUM
И всё же универсам № 30 ещё раз всплыл в моей жизни. Шла осень 1989 года. Советская власть ещё существовала, но уже клонилась к упадку, и все наслаждались свободой. Как раз в это время в Болгарии в славном городе Бургас проходил «Орфикон», и я, как один из авторов журнала «Орфия» был туда приглашён. В Союзе Писателей мне помогли с визой, и я отправился в первое в своей жизни заграничное путешествие. Могучий авиалайнер ТУ-154 должен был отнести меня за рубеж. Пулково-2, паспортный контроль, таможня… — как всё было ново и необычно! Ждём посадки в накопительном тамбуре — сейчас эта штука называется иностранным термином «дьюти фри». И тут я вижу Ирину Александровну, коммерческого директора моего универсама. Ту самую Ирину Александровну, которой профсоюзная мымра поручила разобраться со мной, чтобы я не смел качать права.
Взгляд Ирины Александровны, брошенный на меня, был воистину драматическим. Вроде бы она меня узнала, но мощный психологический барьер не позволял ей узнавать. Не может грузчик быть здесь, среди избранной публики, едущей отдыхать на Слънчев Бряг, который в ту пору был верхом мечтаний чистой российской публики.