Я сразу успокоился и раздумал умирать. С тех пор, глядя на безумные лица врачей, созерцающих результаты анализа крови, я лишь усмехаюсь снисходительно. Да, билирубин у меня запредельный, холестерин, что у Ленина в двадцать четвёртом, а, если смотреть на количество тромбоцитов, то я умер от тромбопении ещё сорок лет назад. Тем не менее, вот он я, и единственное, что меня беспокоит — высокий уровень сахара в крови. Спину «навсегда испорченную», я тоже сумел поправить и когда-нибудь расскажу, как это удалось.
А покуда, с палочкой в руках я вышел на работу. Нилка прочла выданную мне справку и горестно вздохнула: «Легкотрудник!» Грузчик, которому нельзя поднимать ничего тяжёлого. А что тогда можно делать грузчику?
Две смены я возил пустую тару, выкатывал в зал контейнеры с овощами и пакетами сахарного песка. Хлеб, конечно, тоже оставался на мне, непрерывные наклоны я считал частью лечебной гимнастики. А мои товарищи в это время ворочали говяжьи полутуши.
Потом ситуация разрешилась самым неожиданным образом.
Помимо всего и прочего была в универсаме столовая. Большая комната на втором этаже, разгороженная поперёк прилавком. По одну сторону прилавка — кухонное хозяйство: газовая плита, вчетверо больше бытовой, разделочный стол, холодильник, ванна для мытья посуды. По другую — штук шесть столиков для обедающих. Грузчиков, которые вкалывают по четырнадцать часов, кормили бесплатно из расчёта один рубль тридцать четыре копейки в день. Сумма по тем временам огромная — ужраться можно! Особенно, если учесть, что никакой столовской наценки у нас не было, рубль тридцать четыре — стоимость взятых в магазине продуктов. А мясо для столовой мясник отрубал на заказ, овощи отбирались самолучшие и всё остальное — тоже. Вообще, кормить грузчиков добровольно-принудительно — была здравая идея, иначе работяги, пропивающие всю зарплату, ног не волочили бы и работать не могли. А так, по крайней мере, через день они имели полноценный обед.
Фасовщицы, укладчицы и кассиры обедали за деньги во время пересменков, хотя большинство предпочитало чаёвничать в раздевалке (есть на рабочих местах строго запрещалось). Хозяйничала в столовой толстая тётка коммунальной внешности. Собственно, за два года этих тёток сменилось штук пять, но все они были толстыми и отличались коммунальной внешностью. Кормили они в основном щами, либо из свежей, либо из квашеной капусты, макаронами и отварным мясом, которое затем тушилось в белом или томатном соусе. Грузчики дружно приходили обедать незадолго до закрытия универсама, часиков в семь-восемь, когда повариха давно отдыхала в кругу семьи. Быстренько разогревали оставленный обед, ели, а грязную посуду сваливали в ванну, чтобы повариха помыла её утром.
И вот, как раз в пору моего легкотрудничества, одна повариха уволилась, а новой найти не успели, и мне поручили этот фронт работ.
В первый же день, с утра пораньше, я обошёл отделы и спросил, кто из работниц пойдёт обедать. Надо же было знать, на сколько человек готовить обед.
— А что будет на обед? — последовал контрвопрос.
— Борщ боярский, говяжьи рулеты в луковом соусе, картофельное пюре и яблочный компот.
— Ха-ха-ха!.. — сказали дамы.
На следующий день история повторилась.
— А что будет на обед?
— Суп-лапша с курицей, свиные отбивные с варёным картофелем, лимонный напиток.
— Ха-ха-ха… — и вновь никто не пришёл.
Третья смена:
— На обед будут щи по-французски, туркменский плов, какао с профитролями.
— Ха-ха-ха.
Следующая смена пришлась на Восьмое марта. День был выходным, но магазинов это не касалось, универсам работал как всегда, разве что винный отдел продавал усиленную дозу бормотухи, предназначенную, видимо, советским женщинам.
А поскольку у меня в холодильнике оставался изрядный запас капусты, тушёной на сливочном масле (именно такая требуется для щей по-французски), то я быстренько соорудил слоёное тесто (не помню уже, как оно делается), и испёк два пирога, которые отнёс в подарок гастрономическому и бакалейному отделам.
Изумлению женского коллектива не было предела:
— Так ты, что, вправду умеешь готовить?
— Как видите. Кто придёт обедать?
— А что будет на обед?
— Суп-клецки с фрикадельками, ростбиф на сухой сковороде, фальшивое рагу и напиток из шиповника.
— А откуда фрикадельки, их же не привозили сегодня?
— В кухне мясороубка стоит; что же я фарш не приготовлю?
Надо ли говорить, что обедать не пришёл никто? А шиповниковый сироп, который я купил в аптеке за свои деньги, я унёс домой, и дети с удовольствие выпили четырёхлитровую кастрюлю напитка, на который, кроме бутылочки сиропа пошла половинка лимона и самая капелька крепкого чая.
Ещё несколько дней я упражнялся в кулинарных изысках, которые равнодушно съедались коллегами-грузчиками. Отделы я обходил из принципа, поражая женский слух малознакомыми терминами: калья, луковая похлёбка с сыром и гренками, харчо по-домашнему…
Наконец, срок действия справки закончился, спина пришла в норму, а магазин нанял на работу очередную тётку, в жизни не варившую ничего, кроме недосоленных щей. Соскучившиеся по горячей пище фасовщицы ринулись в столовку, а я вернулся к работе грузчика, с тем большим удовольствием, что моя кулинарная фантазия начала иссякать.
И теперь, когда я вспоминаю ту историю, на память почему-то приходят бисер, апельсины и всё что с ними связано. А калью, луковую похлёбку и щи по-французски я варю исключительно для домашнего потребления.
***
Вот она, последняя глава. Предполагалось, что их будет две: «Легкотрудник» и "Кухонный мужик", но получилось так, что обе главы очень естественно слились в одну. Возможно, когда-нибудь, вспомнится что-то ещё, но пока на этом — всё. Через месячишко начну приводить всё в пристойный вид. А пока, читайте, как есть.