А меня уже давно никто ни в чём не подозревает, и мне всё равно, капусту вывозить или винные ящики.
И тут я вижу Лёшу Морячка, который выходит из служебных помещений и передаёт ждущей у стеночки женщине увесистый пакет. А та в ответ вручает Лёше заранее приготовленную бумажку. Перехватив мой взгляд, Лёша гордо улыбается.
— Видал?
— Видал.
— Смотрю, стоит баба, чуть не плачет. Я её спрашиваю: «Надо хорошего мяска?» — «Надо», говорит. Ну, я ей: «Давайте рублик, сейчас вынесу. Вам сколько?» Пошёл, взвесил, чек пробил — рублик в кармане.
— Ты, главное, другим не рассказывай, — посоветовал я, вспомнив отшумевшую пивную эпопею. — И не слишком зарывайся с этим делом.
— Что я, дурной? — оскорблено говорит Лёша.
Лёша не был бы Морячком, если бы сумел удержать в тайне такое открытие. Через неделю вся бригада промышляла содействием в покупке хорошего мяса. Главное, этот способ приработка был безопасен; всегда можно было сказать, что вынес мясо жене или просто хорошей знакомой. Мясо потом покупательницы проносили через кассу, где оплачивали полную его стоимость, так что, с точки зрения закона, никто ничего не воровал. Вот только лучшие куски, нарубленные для своих, стали исчезать со скоростью свиста.
Кончилось тем, что мясники стали рубить для своих только во время обеденного перерыва. Умеет русский человек малину в собственном саду топтать.
ЛЕГКОТРУДНИК
В тот не самый приятный день я, как обычно, поднялся в полшестого, а без пятнадцати семь уже сидел в раздевалке родного магазина, натягивая поверх своей одежды куртку и передник. Спустился вниз, начал прибираться в зале, вывозить во двор разбросанные ящики… Всё как обычно, но что-то не так. Вроде ничто не болит, а в ногах слабость, спина не держит; хочется согнуться в комочек и замереть.
Можно было бы попытаться себя пересилить, но, сам не знаю почему, подошёл к Нилке и сказал, что плохо себя чувствую и пойду домой.
Отпустили сразу, и я ушёл, даже не сняв передника.
С каждым шагом идти становилось всё труднее, наконец, ноги подогнулись, и я упал, не дойдя до дому каких-то полсотни шагов. По счастью следом за мной шли молодые люди, парень и девушка. Кажется, они обсуждали меня, во всяком случае, я разобрал слова: «с утра пораньше». Но когда я, стоя на четвереньках, повернул к ним лидо и просипел: «Ребята, помогите…» — они сразу подбежали, подняли меня на ноги, помогли добраться до подъезда и посадили в лифт. Дальше, я сказал, доберусь сам.
Толчок лифта вновь уронил меня на пол, и на этот раз началась боль. Плохо помню, что было потом. Полз по лестничной площадке, стоя на четвереньках открывал дверь. Кажется, выл дурным голосом, лёжа на полу в коридоре. Пока лежишь на полу на спине, поджав ноги к животу и удерживая их руками, боль слегка утихает, но стоит чуть шевельнуться, и ломота заполняет всё, не оставляя места никаким другим чувствам. Через пару дней, когда боль малость отступила, я сумел описать своё тогдашнее состояние словами: «Лежу, как гвоздём приколоченный». Кто из моих героев впоследствии произнёс эти слова, читатель, если ему интересно, может найти сам.
Ещё через пару дней я доковылял в поликлинику. Как у нас лечат, рассказывать неинтересно. Оказалось, что у меня смещение межпозвоночных дисков, и впервые в жизни я услышал грозное: «Это навсегда». Но больше всего меня порадовали восклицательные знаки в карточке и диагноз, написанный на медицинской латыни красной шариковой ручкой. Знаний моих хватило, чтобы разобрать написанное… Цирроз печени! Вот так вот… в неполных тридцать пять.
Пришёл домой, достал лист бумаги, писать завещание. И обнаружил, что завещать-то мне и нечего. За тридцать пять лет я умудрился ничего не накопить. Впрочем, и сейчас, к шестидесяти годам, имущества у меня не стало больше. Делать нечего, пошёл выяснять, за какие провинности медицина решила меня похоронить. Оказалось, билирубин у меня в крови на таком уровне, что бывает лишь у законченных алкоголиков за день до смерти от цирроза. А раз я грузчик, то значит, алкоголик, и мне прямая дорога «в наш советский колумбарий».
Я сразу успокоился и раздумал умирать. С тех пор, глядя на безумные лица врачей, созерцающих результаты анализа крови, я лишь усмехаюсь снисходительно. Да, билирубин у меня запредельный, холестерин, что у Ленина в двадцать четвёртом, а, если смотреть на количество тромбоцитов, то я умер от тромбопении ещё сорок лет назад. Тем не менее, вот он я, и единственное, что меня беспокоит — высокий уровень сахара в крови. Спину «навсегда испорченную», я тоже сумел поправить и когда-нибудь расскажу, как это удалось.