Борис Изюмский
Мои вечера
Дарю сыну Александру
Начато в июне 1982 г.
Пока литератор не стар, и печатается, и полон новых замыслов, его не тянет писать воспоминания — успею. Но вот мой сын Александр, историк, написавший диссертацию о русских мемуарах XVIII столетия, — всё чаще стал «нажимать» — напиши мемуары. А тут ещё пошли разные осложнения с напечатанием новых моих книг (запреты Госкомиздата, необъективное рецензирование, подвохи заклятых друзей). И так как не писать не могу — без этого нет жизни — то и решил «не простаивать» и заняться мемуарами.
Не будучи значительной звездой на литературном небосводе, я, тем не менее, встречался с самобытными писателями, крупными величинами. Чаще всего это были встречи «по касательной». Я никогда не лез в приятели к знаменитостям, даже избегал их, но впечатления некоторые всё же накапливались. Вести эти записки решил не на виду у типографского станка, а для сына, для внуков, для тех, кто будет интересоваться нашим временем. Тем более что записки будут носить не чисто литературный характер, а расскажут о том, что я видел и пережил за 6–7–8–9 лет своей жизни. В этих записках не будет последовательности, но они будут предельно правдивы.
Я не однажды думал: вероятно, каждому человеку любопытно было бы знать свое генеалогическое древо, проникнуть в глубь веков. Какие неожиданности его бы подстерегали там! Вдруг оказалось бы, что его предок во времена Ивана Грозного был опричником, а в петровские времена стрельцом или, может быть, ближайшим сподвижником Кондрата Булавина.
Мне удалось проникнуть в свою родословную всего лишь полуторавековой давности, а может быть, и того меньше. Прадед — Иван Иванович Изюмов из города Изюма — был чумаком, возил соль и сушёную рыбу на дальние расстояния. Судя по крохотной фотографии, как-то случайно оказавшейся у меня, это был кряжистый бородатый мужик с глубоко сидящими глазами. А дед — тоже Иван Иванович — водил конские табуны в царицынских степях. Было ему 99 лет, когда соскочил он с коня, поглядеть что там такое с задним копытом? Конь ударил деда копытом в висок, и на этом кончился его век. Был дед из царицынских казаков (они носили зелёные лампасы), достатка, очевидно, небольшого, но сыну Васе всё же гимназическое образование дал.
Уже в зрелом возрасте я случайно узнал, что в гимназии Вася руководил подпольным революционным кружком. А узнал так. В году 59-м выступал в Нальчике, в большой читательской аудитории. В перерыв подошел ко мне за сценой пожилой человек:
— Не хотели бы вы узнать некоторые подробности о своем отце в юности?
— Хотел бы.
— Тогда вот, возьмите. — Он протянул мне фотографию: Вася Изюмский в кругу гимназистов. — А вот это я, — показал на одного из сфотографированных мой новый знакомый. — И ещё хочу подарить вам…
Он протянул мне письмо. Оно было из Сорренто, адресовано Василию Изюмскому М. Горьким, который, прочитав его рассказ «На богомолье», писал, что у него несомненные литературные способности (позже отец писал и печатал рассказы)[1].
Себя я помню двухлетним: стою с бабушкой (у неё круглое доброе лицо, она в длинном чёрном платье) в царицынской церкви.
У мамы — Анны Борисовны — мать была русской, а отец евреем — резчиком кур в ритуальных целях в таганрогской синагоге. Девочка Аня оказалась ребёнком способным, окончила таганрогскую гимназию с золотой медалью, фамилия её — Парнох — занесена была на мраморную доску. Когда я учился в 7 классе таганрогской школы, моя учительница русского языка Мария Семёновна, зазвав меня к себе домой (комната в иконах), благоговейно показывала тетрадь моей матери, тоже учившейся у неё (прекрасная каллиграфия, безупречная грамотность). «До сих пор получаю наслаждение», — говорила Мария Семеновна. Природа щедро одарила мать: она пела, рисовала, математику знала так же хорошо, как и грамматику. С моим будущим отцом Василием Ивановичем она познакомилась в редакции царицынской газеты, где отец работал корректором, а она писала театральные рецензии, печатала стихи, очерки.
У мамы уже была семилетняя дочь Соня, но муж оказался в бегах, а брак с Василием Ивановичем (моложе мамы года на четыре) произошёл месяца за два до моего появления на свет божий («прикрыли грех»). По тогдашним правилам брак могли разрешить только в случае, если отец мой согласится принять лютеранскую веру, на что он охотно пошёл. И в брачном свидетельстве его появилась печать — крест с рыбой — и подпись «пастор Шмидт».
1
Этот рассказ неизвестен. Возможно, имеется в виду повесть «Гимназия», которую В. И. Изюмский отправил в 1912 г. из Царицына М. Горькому на Капри. По словам автора, повесть представляла собой «беллетристические очерки о средней школе во время освободительного движения». Горький расценил рукопись как «вещь интересную, недурно написанную» и рекомендовал редактору журнала «Современник» Е. А. Ляцкому. Тем не менее повесть опубликована не была (см. Литературное Наследство, т. 95. М., «Наука», 1988, с. 521, 545–546).