«Пожалуйте, реб Йошеле, кушать... Пожалуйте, реб Йошеле, то, сё...»
Дети от обеих жён ходили вокруг него на цыпочках. Он говорил – и все дети стояли, как хасиды перед ребе. Две его дочери-барышни были очень хорошо воспитаны, и с ними было очень приятно общаться. Несколько недель, проведённых мною в доме у дяди, глубоко мне врезались в память. Я оказался словно в раю, среди красивых, добрых людей. Я всегда считал себя довольно приличным молодым человеком; но в этом доме я понял по-настоящему, что значит приличие, деликатность.
В семье дяди я понравился. Они сожалели, что я неустроен, что не имею никакого занятия. Как-то дядя сказал:
"Не знаю, подходит ли Хацкель для торговли. Он слишком для этого доверчив. Пока что-то найдётся, я бы ему советовал заняться учительством. В Варшаве есть большая нужда в меламедах-литваках. Здесь можно очень неплохо прожить меламедом», - бросил на меня дядя осторожный взгляд.
Лицо моё залилось краской. Я чувствовал, что то краснею, то бледнею.
«Учительство! – Меня как по голове ударило, - Боже мой!...»
Дядя тут же начал рассказывать разные истории о меламедах, которые в Варшаве очень прославились и перешли с учительства к большим делам, большим фабрикам, и т.п. Многие из них теперь – большие богачи. Энергичные люди в Варшаве не пропадают, только шлимазлы остаются навсегда меламедами. Меламеда здесь уважают, и стыдиться тут нечего.
Так дядя пытался сгладить тяжёлое впечатление, произведённое на меня его предложением стать меламедом. При этом он на меня снова осторожно взглянул.
Было это, однако, пропащим делом. Если дядя сказал, что быть меламедом – хорошо, я уже должен быть доволен. Но ночью я не мог заснуть, думая лишь о том, что придётся быть меламедом. Но дядя сказал, что это хорошо, и тут уж ничего не поделаешь.
«Дядя, - объявил я ему, - я буду меламедом».
«Не беспокойся, - ответил он, - твоего достоинства от этого не убудет».
И тут же, в субботу днём, мне сообщил его сын, что отец хочет проверить мои знания. Придёт один знаток и проверит. Это мне тоже не понравилось – что я – мальчик?
Деликатные люди, однако, умеют всё сглаживать, и мне дали понять, что ведь надо выяснить, какие мне подходят ученики. Возразить мне было нечего, и к тому же, я сам считал, что это правильно. Примерно через час явился «хороший еврей» - пожилой человек, и дед меня позвал в отдельную комнату. Принесли Гемару, раздел «Бава меция», еврей сразу же указал на первый отрывок о том, как двое держатся за талит – случай с одним свидетелем, с дополнениями и с комментариями Махарша. Делать нечего – я ответил, и совсем неплохо. Он тут же передал реб Йоше, что я в порядке. Дядя был рад и заявил мне:
«Ну вот - станешь варшавянином...»
Итак – учительство.
Пришлось, однако, ждать в Варшаве до после Суккот – времени, принятого для набора детей. Я бросил думать об учительстве и повеселел.
И в таком весёлом настроении часто прогуливался с сыном реб Йоше Хаим-Лейзером. Этот Хаим-Лейзер знакомил меня с Варшавой, с историей варшавских евреев, с местными обычаями, с хасидами и раввинами - дом реб Йоше был, естественно, миснагидский. Он также мне показал все местные бет-мидраши, и я с ним помолился в одном из обществ литваков по изучению Талмуда на Францисканской улице. В этом бет-мидраше молилась молодёжь из состоятельных ортодоксальных семей, получившие по шестьдесят-восемьдесят тысяч приданого. Странное впечатление произвела на меня долгополая одежда, штреймлы и закрученные пейсы. Безбородые лица молодых людей обрамляли развевающиеся, толстые, длинные пейсы, похожие на живые существа. Богатые молодые люди ходили в длинных атласных пальто, в белых чулках и туфлях. Такая молодёжь в массе встречалась на Налевках, на Францисканской ул. и на Грибной. Барышни, однако, были в декольте.
В этом Талмудическом обществе, в бет-мидраше, регулярно собирались пылкие миснагиды, чтобы критиковать хасидов. Пыл хасидов против миснагидов перебросился тут на миснагидов, выступающих против хасидов. Один, по имени Илиягу, внук Виленского гаона[10], состоятельный молодой человек и очень учёный, был у них настоящим вождём. Он носил шёлковые и рипсовые длинные кафтаны, белые чулки и элегантные туфли. Длинные, закрученные пейсы придавали ему особый шарм. И этим внешним шармом он привлекал многих со стороны.
Миснагидом он был горячим и регулярно смеялся и издевался над хасидами и их ребе. Понятно, что я тоже был очень полезен: тоже кое-что знал о хасидах. Так я весело проводил время. Ездил каждый день молиться по утрам, а после молитвы, и особенно между послеобеденной и вечерней молитвами, я уже был среди молодых людей и работал языком, на чём свет стоит. Я им словно с неба был послан, и они мне – тоже. Все смеялись над чудесами, над цадиками, над тем, что не лезло ни в какие ворота, и каждый день критиковали ещё какую-нибудь хасидскую книгу какого-нибудь ребе.
10
По мнению Д.Ассафа, переводчика книги на иврит, речь идёт об Илиягу Вильнере, умершем в 1868 г., правнуке Виленского гаона, а не его внуке.