По окончании моей работы у губернатора Фрид меня передал в контору харьковского вокзала, где обычно находился надсмотрщик. Мне это очень не понравилось - к губернатору этот надсмотрщик Гнодман приходил только по утрам на четверть часа, чтобы дать мне работу на день и проверить ночную. Но тут мне пришлось находиться целый день под его злобным взглядом и мерзким языком, и по временам меня охватывал ужас. Но что делать - надо молча терпеть: дома жена и дети.
Гнодмана больше всего раздражало то, что я был деликатнее его приказчиков, раздражала моя непрактичность, мои белые руки, за что он мне ещё больше отравлял жизнь.
Нас, своих рабочих, он издёргал до того, что у нас осталась одна тема: Гнодман. Как только он уходил, мы тут же, переводя дыхание, начинали:
" Гнодман - разбойник!"
"Гнодман - мучитель!"
"Человек без сердца!"
"Ужасный тип!" и дальше в таком роде, как рабы, когда им одну минуту не грозит бич.
Вечера я проводил у Фрида, где было весело. Приходили богатые молодые люди, и начинался бал. В столовой расставляли длинные столы с обильной закуской. Красавица Берта прекрасно играла на рояле, а её младшая сёстра подражала Саре Бернар, игру которой она наверное где-то видела.
Если вокруг Берты сидели в восторженном молчании, то вокруг младшей весело смеялись. Помню, как однажды она пародировала медленно умирающую даму: уменьшили в лампе огонь, и, бледная как смерть и немая, она медленно тащилась к кушетке. Вот потускнели её глаза, в последний раз шевельнулась рука, вздрогнули брови и остались неподвижны - конец. Тоже, конечно, слизнула у Сары Бернар, но на публику производило сильное впечатление.
Так проходили вечера.
Но мне в горло не лезла никакая радость, и любил я только игру Берты на рояле, которая навевала тоску, удивительно гармонируя с моими мрачными мыслями. При этом я изредка забывался, будто заливая себя звуками.
Если Берта не играла, я предпочитал с кем-нибудь в уголке общаться. Со мной вместе жил очень оригинальный еврей по имени Лифшиц. Своим бойким языком он был способен влезть человеку в печёнку. Однажды он написал харьковскому генерал-губернатору, знаменитому Лорис-Меликову, письмо. Он написал, что он еврей, что совсем подыхает, и просил у генерал-губернатора не более и не менее, как казённую должность, поскольку он, Лифшиц, жив только божьим соизволением, буквально не имеет, что есть.
Лорис-Меликов ему ответил, предложив явиться к нему в такое-то время и получить должность. Но, явившись в назначенное время, не был принят: Он стал ругаться и кричать на чиновника:
"Что это такое, где это слыхано, чтобы генерал-губернатор не держал слова! Так поступают только маленькие люди. Это безобразие! Его слово должно быть чистым, как дукат!
Лучше сравнения он не мог придумать.
На его крики последовал из генерал-губернаторского кабинета приказ чиновнику - арестовать его на два дня.
Понятно, что молодого человека взяли под руки и посадили.
После освобождения он стал ещё более раздражительным и накатал графу длинное письмо в еврейском стиле. Тон письма был правда спокойный, но очень возвышенный, с шутками и прибаутками, как было принято в доброе старое время. Письмо было прочитано им целой кампании студентов, среди которых был и я, и наших глазах положено в конверт, заклеено и заадресовано.
Студенты- живые, беззаботные люди, подбрасывали его вверх и хлопали по плечам.
Через несколько дней явился офицер с бумагой от генерал-губернатора. Я в это время сидел у Лифшица в комнате. В письме объявлялось, в ответ на его письмо граф шлёт сто рублей, но никакой должности предложить не может.
Лифшиц его вежливо поблагодарил, а денег не взял. Последнее особенно растрогало офицера.
"Денег ты не берёшь, но прошу тебя - обратился офицер мягко к Лифшицу, - не пиши больше графу писем. С генерал-губернаторами не шутят".
"Да нет уж - больше писать не буду", - обещал ему Лифшиц, и сдержал слово.
История эта, как хороший анекдот, была очень популярна среди моих тогдашних знакомых, и Лифшиц не без гордости иногда говорил:
"Можно быть евреем и влезть в глотку самому генерал-губернатору".
Однако большой вопрос - захотел ли бы он нынче что-то в этом роде сделать. Нынче такой Лифшиц, при такой своей энергии, скорее уехал бы в Америку.
Глава 22
Ремесленное училище.– Его открытие.– История с дверцами. – Неприятности от Гнодмана. – Новый управляющий.– Я не выдерживаю. – Снова скитания.
Фрид закончил строительство ремесленного училища, на которое Поляков ассигновал двести тысяч рублей, и генерал-губернатор с комиссией инженеров осмотрел здание. Здание ему понравилось и он благодарил Фрида