Глава 25
Убийство Александра Второго.– Впечатление, какое оно произвело на евреев. – Игнатьев.– Чёрные вести. – Васильков.– Васильковские хасиды.– Мое ремесло. – "Киевлянин". – "Бей жидов!" – Бегут в Америку. – Босяки. – Страх.– Накануне погрома. – Моя добрая хозяйка. – Начинается... –- Жестокость, вызванная страхом. – В сарае. – Эмиграция на чердак. – Чердачная жизнь. – Мыши. – Жизнь опротивела – Мыши заговорили человеческим языком. – Спуск с чердака.– Опять моя добрая хозяйка. – Горько плачем, как малые дети. – Погром утих. – Жертвы. – Казарма. – Бежать отсюда.– Смерть отца и деда.
В это время убили Александра Второго. Известие об этом произвело на евреев очень тяжёлое впечатление. Александр Второй был очень популярен среди евреев и очень ими любим. Они его называли "царь-милостивый" и в период его царствования настроены были в высшей степени патриотично, о чём я уже писал раньше. С глубокой скорбью читали по нему заупокойные молитвы в синагогах и многие при этом плакали.
После его смерти стали носиться в воздухе мрачные предчувствия, чёрные вести. Либерального Лорис-Меликова сменил в его должности "знаменитый" Игнатьев[52].
И еврейское сердце почувствовало опасность.
Я в это время, однако, был очень поглощён своим вином. Дело шло, и понадобилось получить свидетельство "ремесленника". И сразу после Песах я поехал в Васильков, небольшое местечко Киевской губернии, с письмом от киевского раввина к васильковскому, чтобы тот мне выдал свидетельство. Васильковский раввин был хасидом, местечко состояло из одних хасидов, и хасидский штибль, куда я позже явился, выглядел, как большой бет-мидраш. Мне пришлось ходить молиться несколько дней, которые я там провёл. Но как там молились! Бегают друг за другом, толкаются, хлопают себя по боку, по сердцу, по лицу и удивительно, что не калечатся.
Сама молитва происходит также наскоку. Этот твердит: "Воздайте благодарение", другой: "Счастливы пребывающие в Доме Твоём", третий: "Тогда воспел", четвёртый: "Да будет вечно прославляемо. Друг друга не слушают. Хазан тем временем читает "Святость", и все трижды подскакивают: "Свят, свят, свят"[53], и бегут дальше.
Должен признаться, что не один раз получил хлопок по голове, по сердцу и по боку, но ни на кого за это не сердился. Евреи бегают, прыгают, кричат и поют - хорошо! Всё так живо.
В одном углу говорят о хасидизме, немного дальше - сидит старикашечка и высоким, ясным голосом читает Зохар, другой - смотрит в мидраш, у возвышения - стоит старший шамес, а вокруг него - молодые люди с золотыми цепочками на жилетах, представительные молодые хозяева на прокорме, только начавшие жить.
В штибле даже сильно накурено. Хасиды держат трубки во рту и попыхивают, дым тянется серыми нитями к балкам. Но всё это можно извинить за пыл, за весёлый тарарам, за жизненные силы, источаемые этими возбуждёнными людьми.
Через несколько дней я получил необходимое мне свидетельство и уехал домой.
Ехал я в приподнятом настроении - будет заработок, будет доход, жена будет молчать.
Но еврейская радость, как говорится, лишена фундамента, и едва я приехал домой, как прочёл в "Киевлянине" чёрную весть - что в Елизаветграде был еврейский погром.
"Человеколюбивый" "Киевлянин" специально подробно размазал весь погром - как грабили и били, как вспарывали перины и подушки, как летали по улицам перья, и благородный и человеколюбивый подтекст черного листка мог дойти и до ребёнка. Подтекст этот был:
"Бей жидов!"
"Грабь, режь жидов!"
Известия о погроме охватили страхом всех киевских евреев. В один миг были разрушены надежды, разбиты мечты. И еврейская покинутость выступила наружу, как обнажённый скелет, во весь свой ужасный рост. Чувствовалось, что Елизаветградом беда не кончится, что другие города ждут своей очереди, и первый среди них - Киев...
От страха у евреев изменился цвет лица. Спины странно согнулись.
Что делать?
Другие евреи, не отличаясь особенным оптимизмом, не захотели ждать, пока придут их грабить и бить, всё побросали и уехали в Америку. И когда я с ними расставался, из глаз моих текли горячие слёзы и с силой сжималось сердце.
И сразу нам стало ясно, что в Киеве будет погром, что Киев действительно будет первым. Об этом нам говорил не только гой и его взгляд, но также и носящаяся в воздухе смерть, кирпичные стены, уличная мостовая.
И мы ждали. Ничего не оставалось, как ждать. Куда бежать, Господи!
52
Игнатьев Н.П. (1832-1908), сменив в должности министра внутренних дел считавшегося в еврейской среде либеральным Лорис-Меликова, провёл т. наз. "Временные правила", цель которых была - преградить евреям доступ в деревни черты оседлости.
53
Здесь и дальше - слова из утренней молитвы. При словах " Перед Ним стоят серафимы. И взывал один к другому, и сказал: свят, свят, свят, Господь Воинств! Вся земля полна славы Его" (Исайя, 6,3) молящиеся приподымаются на цыпочки наподобие серафимов.