Р. Фюлеп-Миллера и К. А. Уманского объединило увлечение литературой, в частности произведениями Ф. М. Достоевского, к тому же Фюлеп-Миллера, как психиатра и психоаналитика, интересовала сама личность писателя. Вероятно, рассказы Уманского вызвали у Рене такой интерес к России, что в том же 1922 г. приятели отправились в Москву. Фюлеп-Миллер оказался в России периода НЭПа, когда, с одной стороны, наблюдался взлет нового искусства, а с другой стороны, шло невиданное гонение на старую интеллектуальную элиту страны, готовилась высылка за гpаницу писателей и професcоров, уничтожалась аристократия, а многие выдающиеся деятели искусства и их семьи голодали. Рене оказался в самой гуще новых литературных, музыкальных и театральных течений. Он увлекался конструктивизмом и биомеханикой, посещал Центральный институт труда, познакомился с Мейерхольдом, Маяковским и даже поступил учиться в Высший литературно-художественный институт, основанный В. Я. Брюсовым в 1921 г. В то же самое время он познакомился с наследниками Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого и предложил опубликовать за рубежом их неизданные сочинения. Для решения связанных с этим финансовых проблем Рене на короткое время уехал в Вену, где получил необходимые средства. В результате ему удалось приобрести и затем впервые опубликовать дневник А. Г. Достоевской[70], а также фрагменты произведений писателя[71]. Дочь Л. Н. Толстого Александра Львовна доверила Рене для публикации на Западе неизданные произведения отца: многие короткие рассказы, заметки, письма и записи бесед Толстого[72]. На основе многих ранее неизвестных документов А. Л. Толстая и Р. Фюлеп-Миллер опубликовали книгу «Бегство и смерть Толстого»[73], а в 1927 г. вышло исследование Фюлеп-Миллера «Неизвестный Толстой»[74].
Находясь в России в 1922–1925 гг., Рене собрал материалы для нескольких книг, касающихся истории и культуры России[75], причем автора интересовали ранее не исследованные социальные и психологические аспекты. Он изучал корни русского менталитета на примере Распутина, а затем — Ленина и пришел к выводу о влиянии религиозного сектантства, особенно его умения манипулировать людьми, на идеологию и методы управления в большевистской России. Он также отмечал опасность большевизма для европейской цивилизации. Спорность выводов Фюлеп-Миллера не умаляет, однако, значения его книг — они имели большой резонанс и совершенно рассеивали тот иллюзорный образ России, который пыталась создать на Западе советская пропаганда.
В поисках источников для своих книг он усердно собирал и изучал документы, искал и опрашивал свидетелей важнейших исторических событий. Именно таким образом в процессе подготовки книги о Распутине он и познакомился в 1923 г. в Москве с Е. А. Нарышкиной, которая в это время жила в постоянном ожидании ареста: ее дети уже были арестованы, один внук погиб, другой внук и внучка арестованы и высланы. В своей каморке она много вечеров подряд читала ему свои дневники. Фюлеп-Миллер понял их исключительную ценность, и по его просьбе Елизавета Алексеевна согласилась на основе своих набросков и заметок подготовить книгу мемуаров, а Рене приобрел рукопись с правом ее опубликовать[76].
Текст воспоминаний, который перешел в его руки, был написан Е. А. Нарышкиной по-русски, вероятнее всего, в 1917–1923 гг., на основе как свидетельств собственной памяти, так и дневников, которые она вела по-французски на протяжении всей жизни. Кроме того, Елизавета Алексеевна использовала и черновики к «Моим воспоминаниям»[77]. Помимо дневника она в 1917 г., находясь под арестом, записывала что-то в тетради, «где больше места» (с. 444), так как события тех дней в прямом и переносном смысле не могли уложиться в карманный формат «Памятной книжки на 1917 год», подаренной ей императрицей Александрой Федоровной.
Сама Нарышкина впоследствии писала: «[В] 1923 году я вверила свои воспоминания г. Мюллеру, так как преследования были в полном разгаре и мемуары были бы, несомненно, конфискованы. Этот издатель обещал мне не опубликовывать их без моего согласия, и чтобы я указала ему пассажи, которые нужно будет изъять. <…> Мы не заключили легального договора, ввиду внутренних обстоятельств. Я была довольна уже тем, что рукопись моя благополучно пришла в Вену. Он дал мне 500 долларов за мой труд. Это мало, но у меня не было выбора» (с. 396).
70
См.: Das Tagebuch der Gattin Dostojewski. München, 1925. Переводчиком на немецкий язык стал брат К. А. Уманского Дмитрий, живший в это время в Вене. Тогда же Фюлеп-Миллер издал свое психологическое исследование «Достоевский и рулетка» (
71
Raskolnikoffs Tagebuch: mit unbekannten Entwürfen, Fragmenten und Briefen zu «Raskolnikoff» und «Idiot». München, 1928; Die Urgestalt der Brüder Karamasoff: Dostojewskis Quellen, Entwürfe und Fragmente. München, 1928.
72
Книга вышла на английском языке: New light on Tolstoy: literary fragments, letters and reminiscences not previously published; issued under the authority of the Tolstoy family / Ed. by R. Fülöp-Miller; translated by P. England. L., [1931].
73
Tolstojs Flucht und Tod / Geschildert von seiner Tochter Alexandra. Mit den Briefen und Tagebüchern von Leo Tolstoi, dessen Gattin, seines Arztes und seiner Freunde, herausgegeben von René Fülöp-Miller und Friedrich Eckstein. Berlin, 1925.
75
В 1926 г. в Вене была опубликована его книга «Дух и лицо большевизма» (Geist und Gesicht des Bolschewismus: Darstellung und Kritik des kulturellen Lebens in Sowjet-Russland. Zürich [u.a.], 1926), а в 1927 г. вышли «Святой черт. Распутин и женщины» (Der heilige Teufeclass="underline" Rasputin und die Frauen. Leipzig, 1927), «Ленин и Ганди» (Lenin und Gandhi. Zürich, 1927) и исследование о русском театре (Das russische Theater: Sein Wesen und seine Geschichte mit besonderer Berücksichtigung der Revolutionperiode. München, 1927).
76
Помимо рукописи мемуаров Е. А. Нарышкина предоставила в распоряжение журналиста фотографии для книги о Распутине. Перечисляя источники иллюстраций, Фюлеп-Миллер упоминает и Нарышкину (см.:
77
Это подтверждается содержанием уже упоминаемого фрагмента черновика Нарышкиной, текст которого писался в 1905 г. и в целом совпадает с опубликованными в 1906 г. «Моими воспоминаниями», но один отрывок, где говорится о графе Игнатьеве, текстологически совпадает с фрагментом XVII главы публикации Фюлеп-Миллера.