Мои воспоминания. Под властью трех царей [сборник]

ГЛАВА III

Осень и зиму мы провели за границей вследствие болезни, которую великая княгиня вынесла весной. Это решение, принятое по отношению к ее здоровью, совпадало с советами врачей для меня. Hélène Strandman осталась в Петербурге, так как ее свадьба с графом Толь должна была состояться в скором времени. Великая княгиня уехала с герцогом и маленькой принцессой Еленой, которой шел тогда второй год, а мы с мамá отправились позже и соединились с ними в Ницце в начале октября.

Ницца не была тем новым Вавилоном, коим она сделалась со времени присоединения своего к Франции[365]. Тогда это был уголок Сардинского королевства, дивный по красоте своей природы, в котором жилось почти дачной жизнью. Железных дорог в округе еще не было. Южный климат встретил нас с подобающей ему приветливостью. Стояли настоящие летние дни. Я была в восторге от тропической растительности, голубого неба и безбрежной дали синего моря, плеск которого мы постоянно могли слышать с террасы нашего сада, так как мы занимали виллу на самом Promenade des Anglais[366]. Аллея пальмовых деревьев не была еще насажена вдоль этого проспекта, и не существовало набережной, которая отделяет его от моря. Волны могли непосредственно разбиваться у наших ног. Мое здоровье не поправлялось, я была слишком слаба, чтобы принимать участие в длинных прогулках и катаниях с остальными членами нашего придворного общества, и я по целым часам сидела у моря, прислушиваясь к говору волн, и предавалась беспредельным мечтам, навеянным их безустанным движением, которое я уподобляла стремлениям моей тревожной души. Я искала цели и значения жизни; многое пережитое мной, и особенно мое нервное состояние, привело меня к убеждению, что рай на земле не будет моим уделом — малым же довольствоваться я не хотела. Успокоение моей душевной тревоги я находила иногда в религиозном экстазе, но эти чудные проблески настоящего рая были слишком мимолетны — я чувствовала сама, что не в силах удержаться на этих высотах, и я думала о смерти как об единственном пристанище и конечном достижении возможного для меня мира. Следующие стихи, которые, как всегда, служили отголоском моего настроения, могут подтвердить верность воспоминания уже так давно минувших впечатлений.

Brillants rayons du soleil d’Italie
En vain vos feux étalent leurs splendeurs.
Hélas pour moi que de mélancolie
Dans tout l’éclat de votre riche ardeur.
Car c’est en vain que de la rose frêle
Vous ranimez la timide couleur,
En vain vers vous s’élance l’hirondelle
Fuyant du nord l’hiver plein de rigueur.
Hélas sur moi vous n’avez pas d’empire
Et je fléchis sous un mal accablant.
Et dans ces eaux où le soleil se mire
Je vois la tombe ouverte m’appelant
Et de la mer la musique funèbre
Semble redire un grave et triste chant
Et m’attirer vers le lieu de ténèbre
Dans chaque flot à mes pieds se brisant.
Soleil brillant, j’aime l’ardeur cruelle
De tes rayons pour mon corps sans chaleur
Mais qui frappant une intime étincelle
D’un saint transport viennent ravir mon cœur
Et plein d’amour il subit tout le charme
De ce beau ciel, de cette mer d’azur
Où je rêvais, laissant fuir une larme
Rivant mes yeux dans l’horizon si pur!
Où je trouvais la contrepart sublime
Des vains désirs du sentiment humain,
Où mon esprit se noyait dans l’abîme
De la grandeur du Сréateur divin!
Où tout mon cœur n’était qu’une prière
Qu’accompagnait le murmure des flots
Dans cet accord, saisi d’un saint mystère
Semblant chanter un hymne de repos.
Garde toujours, o frémissante plage,
Le souvenir de ces moments heureux
Et si jamais sur ce calme rivage
Un autre cœur venait rêver des Cieux,
Que le reflux de la mer d’Italie
En répétant son monotone chant
Redise encore à la mélancolie
Се qu’il a dit à mon coeur bien souvent:
«Laisse la vie et les biens de la terre
Et dans mes flots qui reflètent le Ciel
Entends la voix qui te murmure: „Espère,
De là la mer est un port éternel“»[367].

В другой раз, помню, мне было очень тяжело. Я страдала моими лицевыми невралгиями, и в душе моей было полное смятение. Я старалась отделаться от этого чувства и написала карандашом следующие, недавно случайно найденные мной почти стертыми, строки:

J’aime le bruit de la vague mourante,
J’aime le son rêveur,
Qu’elle produit lorsqu’elle vient expirante
Soupirer sa douleur
Sur les galets de la plage mobile
Qu’elle vient caresser
Tel vient l’enfant à sa mère docile
Doucement l’embrasser.
Mon coeur у trouve une image fidèle
De sa mobilité,
De ses désirs, de sa substance frêle,
De la fatalité
Qui le poursuit malgré son impuissance
A s’élancer toujours
Pour se briser à l’amère souffrance
De ses cruels retours!
Mais au delà de l’horizon visible
Il est un port lointain
Et c’est là seul le refuge paisible
Qu’ici je cherche en vain!
Tourne-toi donc vers ce dernier rivage
Ô mon cœur, plein d’effroi,
Et dans l’espoir d’atteindre cette plage
Endors-toi dans la foi!
Et laisse-toi balancer dessus l’onde
De l’Océan des jours
Comme l’Esquif insouciant qu’inonde
L’eau dont il suit le cours![368]

365

Ницца входила в состав Сардинского королевства. После того как Пьемонт в союзе с Францией победил австрийцев при Мадженте, в 1859 г. было заключено Виллафранкское перемирие, а затем Туринский договор, по которому Сардинское королевство получило Тоскану, Парму, Модену и север Папской области, но Ницца и Савойя были отданы Франции.

366

Английская аллея (фр.).

367

Сверкающие лучи итальянского солнца, напрасен великолепный блеск ваших огней. Увы, яркость вашего роскошного сияния вызывает у меня лишь тоску, ибо напрасно вы оживляете неяркий цвет хрупкой розы, напрасно к вам устремляется ласточка, улетающая от суровости зимнего севера. Увы, надо мной вы не властны, и я склоняюсь, подавленная горем. И в этой воде, где отражается солнце, я вижу разверстую могилу, зовущую меня, и мрачная музыка моря, кажется, повторяет серьезную и печальную песнь и с каждой волной, разбивающейся у моих ног, влечет меня в обитель тьмы. Сверкающее солнце, я люблю ощущать на теле жестокий жар твоих лучей, которые не обжигают меня, но высекают искру глубокого священного восторга, унося мое сердце, и, полное любви, оно ощущает все волшебство этого прекрасного неба, этого лазурного моря, посреди которого я предавалась грезам и роняла слезу, созерцая чистую линию горизонта, где я находила возвышенный противовес тщетным человеческим желаниям, где моя душа тонула в бездне величия Божьего творения! Где сердце мое превращалось без остатка в молитву, сопровождаемую рокотом волн, которые исполнены священной тайны и, кажется, поют гимн покою. Сохрани навсегда, о, трепещущий пляж, воспоминание об этих счастливых минутах, и если когда-нибудь на этом тихом побережье другое сердце станет грезить о небесах, пусть отлив итальянского моря повторами своей монотонной песни скажет его тоскующему сердцу то же самое, что он говорит моему сердцу: «Оставь жизнь и земные радости, и в моих волнах, отражающих небо, слушай голос, который шепчет тебе: „Надейся, море — это вечная гавань надежды“» (фр.).

368

Я люблю шум стихающей волны, люблю мечтательный звук, который она издает, когда, вздыхая от скорби, замирает на гальке изменчивого пляжа, который она ласкает, подобно тому, как ребенок нежно обнимает свою покорную мать. Мое сердце в этом находит верный образ изменчивости своих желаний, своей хрупкости и роковой судьбы, которая заставляет его, несмотря на его беспомощность, вечно стремиться вперед и, разбившись о берег, с горькою мукой возвращаться вспять. Но по ту сторону видимого горизонта есть далекая гавань. И только там — мирное пристанище, которое я здесь напрасно ищу! Итак, обратись к сему последнему берегу, о, мое сердце, полное страха, и, в надежде достичь этого брега, успокойся в вере! И позволь себе качаться на волне океана дней, как беззаботный челнок, затопляемый водой, плывет по течению! (фр.).