От речной рыбы он тоже имел пользу. Нанял крестьян, чтобы те ловили рыбу. Пойманную рыбу держали в реке в больших ящиках с маленькими отверстиями, и каждый четверг к нему приходили из Каменца торговцы за рыбой, которую покупали по цене до 12-ти грошей за фунт.
С рыбы он получал достаточно, но есть её себе не позволял, кроме, как в субботу, когда хозяйка давала каждому по кусочку.
Скупость его проявлялась во всём. Даже масла от своих тридцати коров он себе не позволял попробовать, а не то, что поесть.
Был он, однако, вполне умный еврей, и даже просвещённый. Тогда уже читал русскую газету. Как раз это он себе позволял покупать и совсем неплохо понимал лист Гемары.
Отправляясь в Варшаву, чтобы купить два мельничных жёрнова за триста рублей в Праге у Соркина, он останавливался в харчевне в Праге, где спал и обедал за 15 копеек. А в Варшаву не хотел ни ехать, ни идти пешком: вдруг там захочется чего-то купить. Так и уезжал из Праги, не побывав в Варшаве.
Из богатых семей, игравших большую роль в городе, первым был реб Йони Тринковский. Он держал шинок для помещиков, дом был обставлен по первому классу. Жена его Хайче была настоящей хозяйкой, образцовой женой, удачливой и умной женщиной. В шинке распоряжалась она, и у неё регулярно бывали помещики. Приезжали обычно на богатых лошадях, с нарядными кучерами, цугом – по две пары лошадей, одна за другой. Иные трубили в трубу.
У Хайче всегда можно было получить дорогие вина, лучшие сигары и хорошую еду, и выручала она от помещиков вполне достаточно, к тому же её муж, реб Йони, был агентом белостокских фабрикантов и закупал шерсть в России. Случалось ему получать в былые годы, когда копейка стоила, как теперь стоит рубль, по три тысячи рублей в год. Но они жили неслыханно богато и проживали все деньги.
Вернувшись домой, Йони звал банщика, давал ему три рубля на покупку двух возов дров, чтобы приготовить баню, и банщик шёл по улице и созывал в баню; и так как это бывало обычно посреди недели, все уже знали, что реб Йони вернулся из поездки, и хотя банщик звал в баню, всё же хозяева шли просить у реб Йони позволения прийти к нему в баню. Реб Йони, который от природы был большим гордецом, имел от этого большое удовольствие.
У себя в городе он играл роль кого-то в роде Ротшильда. И такими же были его сыновья, дочери и невестки. Вполне приличная молодёжь из богатых семей чувствовала себя польщённой, разговаривая с детьми реб Йони, а когда реб Йони или его дети с кем-то говорили, было ясно, что с их стороны это невероятное одолжение.
Реб Йони никогда нельзя было увидеть идущим по улице. Бет-ха-мидраш был у него во дворе, в его доме, под самой крышей. Посуда в доме была серебряная, субботние свечи – в подсвечниках за пару тысяч рублей. Но тысячи рублей наличными у него конечно не имелось.
Другой семьёй такого рода была семья зятя реб Йони, Довид-Ицхока. Он тоже владел шинком и играл ту же роль, что и его тесть. Жрачка у него в доме была ещё получше, чем у Хайче, а именно: среди недели ели котлеты, жареные в шмальце, а также гусей, кур и индеек.
У Довид-Ицхока был в Тиктине богатый отец, реб Исай-Хаим, тот тоже имел большой шинок и шестьдесят тысяч рублей наличными. О нём говорили, что серебряной посуды в доме он имеет, может, до 10-ти пудов. Он подражал большому белостокскому богачу, реб Ицеле Заблудовскому, игравшему у евреев России роль Ротшильда.
С губернатором Гродно, который в его время сменился, жил он как с братом, и когда белостокский полицмейстер не пришёлся по вкусу еврейской городской верхушке, то пришли к Ицеле просить, чтобы назначили другого. Он на это ответил: «Через восемь дней будет у вас другой полицмейстер, евреи», послал письмо губернатору Гродно о том, что полицмейстер не годится, и губернатор тут же отослал того в другой город, а белостокские евреи получили нового полицмейстера.
Отец Довид-Ицхока, реб Исай-Хаим, жил очень хорошо с реб Ицеле и подражал ему в своём поведении. Сыну своему он очень помогал. Устроить свадьбу кому-то из детей – уже не было заботой Довид-Йцхока. Отец дал тысячу рублей приданого. Тогда это было одно из самых больших приданных. К тому же и оплатил щедрой рукой все расходы на свадьбу, включая одежду. Для свадьбы дочери Довид-Ицхока отец послал фургон столового серебра, свечей и субботних подсвечников, а на свадьбе подсвечники стояли на земле, достигая высоты столов, на всех окнах сверкали серебряные подсвечники и другая серебряная утварь.
И если такая свадьба приходилась на время перед пасхальной неделей, когда бывала большая грязь, то улицу застилали досками от дома Довид-Ицхока до синагоги.