Трогательная простота этой веры взволновала меня, и я вошел в Санта-Мария-Маджоре в сопровождении очаровательной козочки, которую я погладил, и она не желала от меня отставать. И это совершенно не вызвало удивления у толпы, набившейся внутрь церкви. Мужчины и женщины стояли на коленях на изумительном мозаичном полу, между двумя рядами колонн, напоминающих об античных храмах.
На следующий день, который следовало бы отметить крестиком, я повстречал на лестнице, состоящей из трех сотен ступенек и ведущей к церкви Санта-Мария-ин-Арачели, двух дам, похожих на элегантных иностранок. Я был очарован наружностью младшей из них. Несколько дней спустя, явившись к Листу, который готовился к рукоположению, я узнал среди пришедших посетить знаменитого мастера тех самых двух дам, замеченных у Арачели.
Почти сразу же я узнал, что молодая девушка приехала в Рим с семьей в туристическую поездку, и ее направили к Листу, чтобы он подыскал музыканта, который мог бы руководить ее занятиями, так как она не желала их прерывать вдали от Парижа. И Лист представил ей меня.
Я был пансионером Французской академии, и мне следовало тут работать, поэтому в мои намерения не входило давать уроки. Однако очарование девушки сломило мое сопротивление.
Вы, наверное, уже догадались, милые дети, что эта девушка два года спустя стала моей обожаемой супругой, неизменно внимательной, а порой и обеспокоенной спутницей жизни, свидетельницей моих слабостей и периодов душевного подъема, всех моих печалей и радостей. Вместе с ней я поднимался по длинной лестнице жизни, которая, подобно той, у Арачели, этого небесного алтаря[6], напоминающего в Риме о том, что райские небеса всегда ясны и безоблачны, вела меня дорогой, иногда трудной, где розы расцветали среди шипов. Не так ли обычно бывает в жизни?
Но я забыл, дети мои, что пишу для вас мемуары, а не исповедь!
Ежегодный праздник пансионеров состоялся, как обычно, весной в Кастель-Фузано, деревеньке рядом с Римом, в трех километрах от Остии, стоящей посреди чудесного леса, где сосны перемежались с зеленеющими дубами. Об этом дне у меня сохранилось особенно приятное воспоминание, так как я мог привезти в это несравненное место свою невесту и ее родителей.
Здесь, на прелестной улочке, вымощенной античными плитами, я припомнил историю, рассказанную Гастоном Босье в его «Археологических прогулках», о двух несчастных молодых людях, Нисе и Эвриале, которые, на свою погибель, были замечены вольсками, следовавшими из Лаврента к Турну с частью войска.
Мысль, что в декабре мне придется покинуть виллу Медичи и возвратиться во Францию, так как два года моего пансионерства завершаются, повергала меня в глубокую печаль. Мне хотелось еще раз увидеть Венецию. Я провел там два месяца, забросив на это время работу над черновиком Первой сюиты для оркестра.
Вечерами я записывал прекрасные и странные звуки, издаваемые австрийскими трубами в час закрытия дверей. Я использовал их двадцать пять лет спустя в четвертом акте «Сида».
17 декабря товарищи прощались со мной, не только за последним грустным ужином, но и позднее, на вокзале. Весь день я собирал вещи, глядя на постель, где больше не буду спать. Все памятные вещицы двух римских лет: барабан из-за Тибра, моя мандолина, деревянная статуэтка Девы Марии, несколько веточек из сада виллы — присоединились к пожиткам в моем багаже, чтобы прошлое это жило вместе со мной. Французское посольство записало их в дорожные издержки.
Мне не хотелось отходить от окна, пока солнце совершенно не исчезло за куполом Святого Петра. И мне казалось, что сам Рим погружается во тьму, прощаясь со мной!
Глава 7
Возвращение в Париж
Товарищи, собравшиеся на вокзале Термини, что рядом с термами Диоклетиана, не расходились до тех пор, пока уносивший меня поезд не скрылся за горизонтом. Счастливцы! Они сегодня будут спать здесь, в Академии, тогда как я, одинокий, разбитый сопутствующими отъезду волнениями, продрогший от резкого, леденящего декабрьского холода, падаю от усталости, кутаясь в плащ, который служил мне все время пребывания в Риме, заворачиваясь в обрывки воспоминаний.
К середине следующего дня я был уже во Флоренции. Мне хотелось в последний раз взглянуть на этот город, где находится одно из богатейших в Италии собраний произведений искусства. Я отправился в палаццо Питти, одно из чудес Флоренции. Когда я шел по его галереям, мне казалось, что я не один, что со мной рядом мои товарищи, я вижу их восторг, их восхищение шедеврами, коими доверху набит прекрасный дворец. Я вновь увидел Тициана, Тинторетто, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля. Каким горящим взглядом созерцал я «Мадонну под балдахином», живописный шедевр Рафаэля, затем «Искушение святого Антония» Сальватора Розы в зале Одиссея, а в зале Флоры — «Венеру» Кановы на вращающемся постаменте. Рембрандт, Рубенс, Ван Дейк также привлекали мое внимание.