Дух в армии, существо бесправное, над которым властвуют все — офицеры, сержанты, деды. Дедовщины в части особой не наблюдалось в виде стирки чужого обмундирования или избиений, но любое неподчинение грозило бессонной ночью и интенсивными физическими упражнениями. К тому же, я, как человек залетный, находил приключения на ровном месте. Сонливость и недоедание — обязательные атрибуты первым месяцев службы. По этой причине приключился мой первый залет. Я, как трудолюбивый воин, быстро закончил уборку закрепленной территории, которая находилась рядом с техникой на НЗ. Привлекла меня приоткрытая дверь на одном из транспортеров, недолго думая, перелез через ограждение и проник в кабину с теплой, длиной сидушкой, нагретой осенним солнцем. Выключился почти мгновенно, ужин прошел без меня, но это осталось незамеченным. На вечерней поверке обнаружилось мое отсутствие, это — ЧП. Уверенные в моем дезертирстве, всей ротой все‑таки организовали поиски. На радость, поисковой группе к тому времени моя тушка начала бодрствовать, быстро пришло осознание очередного залета, пошел сдаваться. Как несли меня ватные ноги не знаю, но я с виноватой физиономией предстал перед сослуживцами. На вопрос сержанта: "Ты где был?" — ответил: "Спал в транспортере". Послышался смех, вздохи облегчения, все пошли отбиваться. Деды на время преградили дорогу и прошипели: "Завтра вешайся!"
Экзекуция началась на утренней пробежке. 3000 метров пробежал в режиме: "Упал, отжался, побежал". Бег был в режиме стометровки, дальше отжимание с ногой на спине, пока не плюхнулся брюхом на асфальт. Это была довольно щадящая экзекуция, могли придумать чего‑нибудь похлеще. Но, на удивление, в конце марафона, когда уже хрипел, дружедюбно похлопали по плечу и сказали короткое: "Сгодишься!". Смысл сказанного стал понятен на первых соревнованиях между ротами, деды взяли меня в свою команду. Без ложной скромности скажу, наша рота всегда была лучшей. Были еще залеты в течение года, когда умудрялся проспать появление дежурного по батальону. Наряд ночью, вернее под утро снимали, а вечером заступали в наряд снова в том же составе. На утро всегда ждала расплата, хотя гоняли меня без особого рвения.
Но прошел год и все начало меняться в лучшую сторону. Теперь меня ставили в наряды дежурным по роте и КПП. Службу нес наравне с духами без всяких послаблений для себя. Вообще старался их не обижать. Но один дух воспринял мою доброту за слабость, на замечание в наряде попытался меня ударить. Реакция у меня была мгновенная, кулак прилетел в стену, дух застонал. Дрался я всегда с достойными, а этого противно было касаться. Но жизнь у этого чуда началась незавидная. Поколачивали его частенько, без синяков, в лоб или грудину, к тому же дали ему возможность подкачаться. Вся нагрузка по обеспечению учебного процесса теперь была на нас. С нами начали считаться офицеры и прапорщики. Второй год моя фотка красовалась на доске почета в красном уголке с надписью: "Лучший водитель батальона", отличник БПП. Был старшим при прохождении маршей молодыми, доверяли пригон новых аппаратных. Но был еще один неприятный инцидент.
Меня в тот злополучный день назначили в наряд дежурным по КПП, помощником дежурного назначили духа — узбека. Уже ближе к ночи мы с узбеком сидели на КПП и что‑то он мне рассказывал из своей гражданской жизни. За разговором вышли из помещения покурить, узбек с хитрой улыбкой достал пачку Беломора и вытряхнув наполовину папиросу предложил угоститься. При первых же затяжках, начал понимать, что табак не похож на табак, просто какая‑то трава. Но было уже поздно, уже "пыхнули". В голове началось легкое головокружение, дальше бесконечное "ха‑ха". В такой эйфории мы продолжали общение в течении часа, на подъехавшую волгу к воротам КПП даже не обратили внимания, хотя по утверждению зам. начальника училища по вооружению, а это именно он решил наведаться с ночной проверкой в часть, водитель его долго жал на клаксон. Увидев двух клоунов без головных уборов и ремней со штык‑ножами, не сразу понял, что мы "об долбанные". Я, конечно принял стойку "смирно" и пытался что‑то доложить, но уже четко понимал, что с наряда мы сейчас слетим. Уже не помню точно, что говорил мне разъяренный полковник, да и слова его доходили как‑то замедленно, с каким‑то эхом, но слово "гауптвахта" запомнилось. С наряда нас сняли, утром начался разбор полетов.
Вернее, он даже не начинался, просто рано утром разбудил дежурный и известил, что меня ждет дежурка. На выезде из части ворота долго не открывались, спустя пять минут вышел дежурный и сообщил мне, что "губа отменяется". Ротный какое‑то время смотрел на меня, как на пустое место, но потом "оттаял". Узбека в части больше не видели!