Старший брат мой, идя впереди колонн, при спуске в ров в предместии Воля был ранен в ногу ружейной пулею снизу вверх. По взятии Варшавы он был отнесен в больницу, где нашли, что пуля поднялась в теле так высоко, что необходимо отнять всю ногу. Сделали операцию, но бесполезно: брат вскоре умер. В больнице его посетил Великий Князь Михаил Павлович, который сказал ему несколько очень любезных слов и, несмотря на страшные мучения брата, получил от него ответ, очень понравившийся Великому Князю. Их разговор был тогда же напечатан, но не помню, где именно. Не помню, нет ли этого ответа брата на доске в церкви бывшего 1-го Московского кадетского корпуса, где имя брата стоит между именами кадет корпуса, убитых в сражениях, или на образе, внесенном в ту же церковь моей матерью в воспоминание воспитания моего брата в этом корпусе. Великий Князь Михаил Павлович, живший в 1832 г. в Москве, часто бывал в Московском кадетском корпусе и любил вспоминать этот разговор, передавая его кадетам.
Царство Польское было присоединено к России еще в 1815 г., и русские не позаботились иметь кладбища для православных; католики не позволяли тела умерших православных хоронить на своих кладбищах. Клочок земли для умершего православного выпрашивался на лютеранском кладбище, где похоронен и мой брат. С тех пор на Воле учреждено содержимое в большом порядке православное кладбище.
Так угас 21 года от роду человек с самыми благородными чувствами, с необычайной памятью, большими способностями и страстным желанием учиться. Понятно, как сильно поразила мою мать смерть ее сына первенца, на которого не она одна могла возлагать большие надежды.
В Петербурге в 1831 и 1832 гг. я чаще всего посещал единственный родственный мне дом дяди Гурбандта; бывал часто и у Баландина, вышедшего в 1831 г. на службу поручиком и остававшегося в Петербурге репетитором в Институте инженеров путей сообщения.
Из литературного знакомства я сохранил только дома Плетнева, Сомова и Деларю, а из лицеистов бывал у Яковлева и князя Эристова. У Сомова я читал все, что тогда появлялось нового в нашей литературе; у него же прочитал два новые стихотворения Пушкина: «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Патриотическое чувство было во мне до того восторженно и сердце так поражено смертью брата, что я, прочитав эти стихотворения, с первого раза их запомнил и не забыл до сего времени. На вечерах Плетнева я видал многих литераторов, и в том числе А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Пушкин и Плетнев были очень внимательны к Гоголю. Со стороны Плетнева это меня нисколько не удивляло, он вообще любил покровительствовать новым талантам, но со стороны Пушкина это было мне вовсе непонятно. Пушкин всегда холодно и надменно обращался с людьми мало ему знакомыми, не аристократического круга и с талантами мало известными. Гоголь же тогда не напечатал еще своего первого творения «Вечера на хуторе близ Диканьки» и казался мне ничем более, как учителем в каком-то женском заведении, плохо одетым и ничем на вечерах Плетнева не выказывавшимся. Я и не подозревал тогда в нем великой его гениальности.
Пушкин бывал иногда у Плетнева и с женой; {видев меня у него на вечерах}, он не приглашал меня к себе, и я у него не бывал. Гоголь жил в верхнем этаже дома Зайцева{488}, тогда самого высокого в Петербурге, близ Кокушкина моста, а так как я жил в доме Дружинина, вблизи того же моста, то мне иногда случалось завозить его. По прошествии нескольких лет, когда уже была напечатана первая часть «Мертвых душ», я встретился с ним в Москве у сапожника Такен, у которого он очень хлопотал о том, чтобы сапоги ему были красиво сшиты, и в тот же день в Английском клубе, где мы сидели на одном диване. Не узнал ли он меня или не хотел узнать, но мы не говорили друг с другом, как в этот раз, так и во все следующие наши встречи в Москве. {Упомянув о сапожнике Таке, не могу не сказать, что он был художник своего дела. Сапоги, им шитые, были и прочны, и изящны; со всех работанных им сапогов у него были колодки, расположенные в известном порядке. Это был своего рода музей, так как в его долговременную и большую практику у него набралось множество колодок. Постарев и нажив хороший капитал, он продал свой магазин, бывший на Большой Дмитровке.}
488
Дом Зайцева (дом Ф. И. Кривдина) (Большой Казачий пер., 9; Малый Казачий пер., 3х) построен в 1832 (архитектор не установлен). Дом был перестроен в 1905 архитектором Алексеем Павловичем Шильцовым.