Выбрать главу

Граф Карл Федорович Толь{522} очень любил и уважал М. Ф. Орлова. В 1834 г. я слышал от него, что Россия в 1825 г. потеряла в лице Орлова человека, очень способного командовать во время войны армиею. А. Н. Раевский был также человек образованный и, в противоположность Орлову, женатому на его сестре, мало высказывающийся. Впрочем, мне случалось с ним говорить по целым часам с глаза на глаз… Он был женат на Киньяковой{523}, которая была богата, давал балы, на которых я и танцевал, и играл в карты, в ландскне, куш по 10 руб. асс. Эта игра далеко превышала мои денежные средства, но как-то она мне удачно сходила с рук. На одном из балов Раевского, во время танцев, получена была грустная весть о кончине А. С. Пушкина.

Доктор Лан, лечивший Левашову, имел трех сыновей и двух дочерей; один из сыновей его, Фредерикн, был моим товарищем в Институте инженеров путей сообщения. Дочери Лана были очень хороши собою; старшая{524} вышла замуж за И. Ф. Гильдебрандта, а младшая за моего товарища по институту князя П. Н. Максутова и впоследствии вторым браком за генерал-адъютанта К. Н. Посьета. Они, а равно Варвара Петровна Полуденская{525} и сестра моя служили украшением танцевальных вечеров, дававшихся Левашовыми в зиму 1832/33 гг. С. Н. Муравьеву и мне очень нравилась В. П. Полуденская, и мы вместе ходили на гулянья, чтобы встретить ее, но она вскоре была помолвлена за Ф. Н. Лугинина{526}; мы ее встречали тогда под Новинским под руку с женихом. Спустя несколько лет Лугинины разошлись, <и теперь живут розно>. Н. X. Кечер, которого Герцен{527} очень живо и верно описал <в одной из недавно написанных статей{528}>, бывал каждый день у Левашовых; он имел чрезвычайно неприятную наружность и неприятные манеры; не знаю, что могло в нем нравиться Левашовой. Кечер постоянно играл в шахматы с Н. В. Левашовым.

{Я еще встречусь с ним в «Моих воспоминаниях»; теперь не могу не заметить, как} Кечер для меня и для многих других служил загадкою в том отношении, что он, участвуя в начале 30-х годов во всех происшествиях, за которые Герцен и многие другие были наказаны административным порядком, не подвергался никаким преследованиям. В 1836 г. он перевел с французского языка наделавшее много шуму «Философское письмо»{529} Чаадаева, за которое последний объявлен сумасшедшим; журнал «Телескоп», в котором помещен этот перевод, запрещен; редактор журнала и цензор пострадали; один переводчик остался без преследования, даже никто не спросил о том, кто переводил письмо Чаадаева и с дозволения ли последнего этот перевод напечатан. Эта загадка относительно Кечера осталась неразгаданной для меня и до сего времени. Рукописное письмо Чаадаева по-французски читали в Москве очень многие, и никто им не оскорблялся; оскорбил же почти всех напечатанный перевод этого письма. Нет сомнения, что Чаадаев знал о переводе и о его печатании и этому не препятствовал, но не более. Письмо было напечатано с целью увеличить число подписчиков на журнал, т. е. из-за денежных выгод, в которых Чаадаев не участвовал.

С. Н. Муравьев жил во флигеле дома Левашовых вследствие их дружбы с братом Муравьева Михаилом Николаевичем; не знаю почему у них же во флигеле жил М. А. Бакунин, человек неприятный в обращении и которого многие называли «косматая порода»; он носил очень длинные волосы, которые были весьма густы, вились от природы, редко расчесывались. Во время его жительства у Левашовых он был предан изучению Гегеля.

Г. А. Замятнин был родным дядей Н. В. Левашова; {как я уже объяснил во II главе «Моих воспоминаний»}. Промотав самым глупым образом довольно большое состояние, он остался без всяких средств к жизни и потому принужден был жить в чужих домах. Сначала жил он в домах родных жены своей, Викулиных, но необъяснимое желание своими сплетнями всех перессорить, возбуждать прислугу против господ, которые ему давали приют, толковать последней Евангелие по школе Вольтера, в которой он был воспитан, побуждало всех расставаться с ним. Не находя более приюта у Викулиных, Замятнин просил такового у Левашовых; я передал Е. Г. Левашовой все, что знал о Замятнине. Но она была уверена в том, что Замятнину не удастся своими сплетнями поссорить ее не только с мужем, но и ни с кем из живущих в ее доме и что он не может иметь особого влияния на ее прислугу. Конечно, он не успел поссорить ее ни с кем, но своими сплетнями делал разные неприятности ее дочерям, а в особенности их двум гувернанткам, которые были примерными женщинами {и о которых я буду еще говорить впоследствии}. В пример сплетничества Г. А. Замятнина расскажу следующую его проделку. Когда сын последнего, назначенный жандармским штаб-офицером в Вятку, проезжал через Москву, Е. Г. Левашова просила его отвезти ее письмо к Герцену, если Замятнин не найдет этого неудобным, так как Герцен был сослан в Вятку под надзор полиции. Замятнин не находил в этом никакого неудобства и взял письмо от Левашовой, которое позабыл на столе у отца. Последний вместо того, чтобы отдать его сыну, полюбопытствовал узнать, о чем может писать Левашова к Герцену, и распечатал письмо. Вскоре из писем Герцена Левашова увидала, что он ее письма, переданного А. Г. Замятнину, не получил, чему она очень удивлялась и выражала свое удивление мне и отцу его, который вследствие этого решился запечатать письмо и отправить к своему сыну, который за хлопотами по переезду и поступлению в новую незнакомую ему должность давно забыл об этом письме. Последний, не обратив внимания на то, что письмо явно было распечатано, отослал его к Герцену, который при первой встрече с Замятниным очень резко заметил, что Замятнин напрасно принял на себя подобное поручение от Левашовой и что, при имении средств для прочтения чужих писем так, чтобы это не было заметно, Замятнину не было надобности дурным припечатанием письма выказывать так явно, что оно было читано. Замятнин ничего не отвечал и только, по обыкновению своему, улыбался, что еще более бесило Герцена. В 1858 году в Лондоне Герцен говорил мне, что он постоянно был всеми преследуем в России, что и побудило его оставить ее, что не преследовали его только бывший московский комендант Сталь и вятский жандармский штаб-офицер Замятнин [Александр Гавриилович] и что последний, несмотря на дерзкое с ним поведение Герцена, много сделал для улучшения его положения. Герцен мне рассказывал это, вовсе не зная, что Замятнин женат на моей родной тетке. Кроме хороших отзывов о Герцене, в установленные сроки представляемых шефу жандармов, Замятнину удалось помочь Герцену следующим образом.

вернуться

522

Толь Карл Федорович, граф (1777–1842) – ученик Сухопутного кадетского корпуса (директор – М. И. Голенищев-Кутузов). В 1799 – в Итал. корпусе под командованием фельдмаршала А. В. Суворова. Участвовал в сражении при Аустерлице и был награжден орденом Св. Владимира 4-й ст. В Отечественной войне 1812 г. – распорядитель штаба главнокомандующего Голенищева-Кутузова. Именно Толь выбрал местом сражения с французами под Москвой село Бородино. На протяжении 15 часов Кутузов следил за ходом Бородинского сражения в беседе с К. Толем. Принимал активное участие во всех дальнейших действиях русской армии. В 1829 получил назначение начальником Главного штаба армии, воевавшей против Турции. Был совершен переход через Балканы, после чего подписан мирный договор с Турцией. В 1831 гр. Толь по состоянию здоровья и собственному желанию был уволен от должности начальника Главного штаба действующей армии и поселился на постоянное место жительства в Петербурге. В 1833 К. Толь был назначен главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями. За отличное управление этой отраслью в 1835 был награжден алмазными знаками ордена Св. Андрея Первозванного. Дядя К. Толя – знаменитый мореплаватель адмирал Иван Федорович Крузенштерн.

вернуться

523

Киньякова, правильно Киндякова Екатерина Петровна (1812–1839) – дочь Петра Васильевича и Александры Васильевны Киндяковых. Сестры Киндяковы, Екатерина и Елизавета, блистали в моск. свете. Через пять лет после свадьбы в 1839 Екатерина Петровна скончалась, оставив мужу трехнедельную дочь Александру. В 1861, так же, как ее мать, блиставшая в свете Александра Александровна вышла замуж за графа Ивана Григорьевича Ностица, но в 1863 скончалась также после родов. У Раевских, пишет далее автор, играли в ландскне (нем. Landsknecht) – азартную карточную игру, цель которой выигрывать взятки.

вернуться

524

Лан Елена Ипполитовна (Елена Тереза) и Розалия Ипполитовна (Зинаида Розалия) – родители: Пьер Ипполит Антуан Лан (1787–1876) и Мария Анна (1793–1861). Мужем Елены Ипполитовны был Иван Федорович Гильдебрандт (Johann Konrad Hildebrandt, 1806–1859), сын Ф. А. Гильдебрандта, также доктор медицины и хирург. Розалия Ипполитовна во втором браке была за Константином Николаевичем Посьетом (1819–1899) – участником кругосветного плавания вице-адмирала Путятина из Кронштадта в Японию на фрегате «Паллада» (1852–1854), наставником вел. кн. Алексея Александровича (1858), министром путей сообщения (1874–1878), генерал-адъютантом, адмиралом (1882), членом Гос. Совета (1888).

вернуться

525

Полуденская (в браке Лугинина) Варвара Петровна (1813–1891) – подруга жены автора, дочь Петра Семеновича Полуденского и Елены Александ ровны Полуденской (Луниной); муж: Федор Николаевич Лугинин (1804–1884).

вернуться

526

Лугинин Федор Николаевич (1804–1884) – помещик Ветлужского уезда Костромской губ., подполковник в отставке, служил в Генеральном штабе, в своем имении выстроил маслобойный, керамический и кирпичный заводы. Жена: Варвара Петровна Полуденская.

вернуться

527

Герцен Александр Иванович (1812–1870) – писатель, революционер, издатель, философ, окончил Имп. Моск. ун-т (1833), разработал теорию «русского социализма», став одним из основоположников народничества. В 1834 вместе с Огаревым и другими был сослан в Пермь, затем в Вятку, а в 1851 Сенат постановил лишить его всех прав состояния и считать вечным изгнанником. Написал автобиографическое сочинение «Былое и думы» (1852–1868).

вернуться

528

«Кетчер, как мы говорили, был сознательный дикарь – из образованных, куперовский пионер, с премедитацией возвращавшийся в первобытное состояние людского рода, грубый по принципу, неряха по теории, студент лет тридцати пяти в роли шиллеровского юноши» (Герцен А. И. Былое и думы. Ч. 5-я: Париж – Италия – Париж. 1847–1852). Русские тени. I. Н. И. Сазонов).

вернуться

529

Письмо это проникнуто скепсисом по отношению к России. Вот что он пишет: «Для души есть диетическое содержание, точно так же как и для тела; умение подчинять ее этому содержанию необходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку, но в нашем отечестве она имеет все достоинства новости. Это одна из самых жалких особенностей нашего общественного образования, что истины, давно известные в других странах и даже у народов, во многих отношениях менее нас образованных, у нас только что открываются. И это оттого, что мы никогда не шли вместе с другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас. Эта дивная связь человеческих идей в течение веков, эта история человеческого разумения, доведшая его в других странах мира до настоящего положения, не имели для нас никакого влияния. То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до сих пор только умствование, теория… Посмотрите вокруг себя. Все как будто на ходу. Мы все как будто странники. Нет ни у кого сферы определенного существования, нет ни на что добрых обычаев, не только правил, нет даже семейного средоточия; нет ничего, что бы привязывало, что бы пробуждало наши сочувствия, расположения; нет ничего постоянного, непременного: все проходит, протекает, не оставляя следов ни во внешности, ни в вас самих. Дома мы как будто на постое, в семействах как чужие, в городах как будто кочуем и даже больше, чем племена, блуждающие по нашим степям, потому что эти племена привязаннее к своим пустыням, чем мы к нашим городам».