В начале января 1834 г. мать моя со мной выехала из Колодезского, считая весьма полезным, чтобы дочь ее первое время своего замужества провела со своим мужем без матери и <вообще> близких родных. Мы поехали на сдаточных в Чернский уезд, к тетке баронессе Л. М. Дельвиг, были и у сестры ее Н. М. Красильниковой. В это посещение мать моя, видя, что молодые мои двоюродные братья Александр и Иван, из которых первый растолстел до невероятности, ничего не делают, уговорила свою невестку, их мать, женщину апатичную, поместить их хотя бы в Дворянский полк в Петербурге.
От баронессы Л. М. Дельвиг мы поехали, взяв с собою ее дочь Глафиру, в Калугу, где жили мои родные тетки по отцу: Христина Антоновна Паткуль, вдова бывшего витебского коменданта, умершего в Калуге председателем уголовной палаты, и Екатерина Антоновна Куцевич с больным мужем, отставным саперным подполковником.
Я всегда защищал правила нашей церкви, которыми запрещается брак между близкими родственниками и свойственниками. {Действительно, частые близкие сношения могут породить между ними во время их молодости такую связь, которой последствием должен быть брак, а можно ли ожидать хороших последствий от брака, основанного на минутном увлечении двух молодых неопытных существ. Когда же молодым людям известно, что церковь не дозволяет совершение браков между близкими родственниками и свойственниками, то они ведут себя осторожнее.} Проез д на долгих, {то есть на одних лошадях} от с. Белина, имения баронессы Л. М. Дельвиг, до Калуги был довольно продолжителен; мы сидели втроем в закрытой кибитке; двоюродная моя сестра Глафира сидела между моей матерью и мной. Она не была хороша собою, но имеет ли это особое значение для 20-летнего юноши. Она была молода, мы любили друг друга с детства и часто целовались. Если бы я не имел постоянно в виду церковного запрещения на вступление в брак с двоюродной сестрой, то это путешествие могло бы иметь нехорошие последствия, и мне кажется, что мать моя, при своей замечательной рассудительности, поступила неосторожно, взяв с собою в Калугу племянницу свою Глафиру.
Мои тетки, X. А. Паткуль и Е. А. Куцевич, были бедны, но, несмотря на их бедность, маленькая квартира, в которой они жили, была чиста, кушанье было хорошо изготовлено, а в особенности кофе, сливки и масло были превосходны.
Они были очень добрые женщины, а X. А. Паткуль и очень умна. Муж Е. А. Куцевич был ранен в голову; <по этой причине> он всегда был в раздражительном состоянии и требовал от жены постоянного ухода, но к X. А. Паткуль относился с большим уважением; здороваясь, прощаясь и после обеда и кофе целовал ее руку, а между тем потихоньку всем на нее жаловался. Он не спал по целым ночам и не дозволял своей жене, которая должна была днем заниматься хозяйством и работать для продажи, отлучаться от него ни на одну минуту. Тетка моя делала это с таким самоотвержением, что не только всем посторонним казалось, что подобная жизнь ей приятна, но она так с нею свыклась, что действительно все, что делала для мужа, она не только считала священной обязанностью, но и удовольствием.
Двоюродную сестру мою Глафиру мы оставили гостить у теток в Калуге, а я с матерью возвратились в Москву, где наняли небольшую квартиру в одном из переулков, идущих от Остоженки к р. Москве.
Эту зиму провели мы, как и прошедшие, в хождении по церквам, в разъездах с визитами и на обеды к родным и знакомым, и я, сверх того, ездил по балам и по танцевальным вечерам.
В 1833 г. выпущены из Института путей сообщения мои товарищи барон Фиркс, впоследствии[58] известный под псевдонимом Schedo-Ferroti (Шедо-Ферроти), и два брата князья Максутовы. Они все трое очень любили танцевать и в Петербурге ездили на публичные танцевальные вечера и в общества статских и действительных статских советников; тем с бо́льшим рвением они пустились в танцы в Москве, где, по недостатку кавалеров, было им радо самое лучшее общество, так что Фирксу не было более надобности лгать, как он это делал в Петербурге, что он накануне был на балу chez la princesse ou chez la comtesse (у княгини или графини); так, между прочим, он, протанцевав целую ночь в петербургском пансионе г-жи Пальн, уверял на другой день своих товарищей по институту, что он был у графини Пален{558}, пока бывшие с ним на вечере у г-жи Паль князья Максутовы не изобличили его во лжи. И к чему Фиркс так заботился уверять, что он принадлежал в Петербурге к аристократическому обществу? Бо льшая часть его товарищей не придавали этому никакой цены, не потому, чтобы они были заражены демократическими идеями, а просто по непониманию, что такое аристократия и какое ее значение. Фиркс в Москве действительно посещал высшее общество, как он с особенным ударением говорил: «la haute societé», и потому бывал в обществе действительных графинь и в особенности княгинь и княжон, которыми Москва очень обильна.
558
Пален (von der Pahlen) (в браке Самойлова) Юлия Павловна фон дер, графиня (1803–1875) – фрейлина, «итальянское солнце» Брюллова, «последняя из рода Скавронских» (род восходит к Марте Скавронской, жене Петра Великого); родители: Павел Петрович Пален (1775–1834) и Мария Павловна Скавронская (1782–1857); муж: Николай Александрович Самойлов (1800–1842).