В имении Тейлса я был свидетелем совершенно противоположной жизни. У теток в Калуге и в Чернском уезде было слишком тихо, слишком спокойно; в деревне же Тейлса шум и разгул дошли до ужасающих размеров. Н. Д. Тейлс был снова женат; вторая жена его, хотя была не так умна, не так красива и образованна, как первая, {о которой я писал в начале этой главы «Моих воспоминаний»}, но все же была женщина не глупая, хорошенькая собой, имевшая собственное небольшое имение и довольно образованная, а главное, очень добрая. Она занималась детьми от первого брака ее мужа, как своими собственными. Этой женщине, не умевшей останавливать пылких страстей мужа, досталась горькая чаша, и кто не был свидетелем бывших при мне сцен, трудно поверить моему рассказу.
В тот день как я приехал к Н. Д. Тейлс, он рано позавтракал и был уже полупьян; к обеду пришел из г. Крапивны, расстоянием в 7 верстах от имения Тейлса, какой-то уездный, невзрачный собою, чиновник, большой ростом, толстый и плохо одетый. После обеда Тейлс призвал дворовых и крестьянских песенников, танцовщиков, песенниц и танцовщиц, заставил их при своей жене и при мне петь и пел вместе с ними разные неприличные песни, а также вместе с ними упражнялся в танцах в одной рубашке и подштанниках, а женщин раздевал почти догола. Попойка в это время не останавливалась, и при мне Тейлс научал пришедшего из Крапивны человека любезничать со своею женой. Чиновник хватал ее {за ляжки и} где попало, лез целовать ее в губы и т. п., что очень смешило Тейлса. Когда жена его хотела уйти, он ее цинически разругал и приказал остаться. Чтобы избавить ее от щупаний чиновника, я сел между ними. Между тем попойка, пляска и пение продолжались все в более и более отвратительном виде; тот, кто запоет или запляшет не так, как угодно барину, бывал им обруган и даже получал тумаки. {Это все были плоды тогдашнего крепостного права.} Жена Тейлса говорила мне, что она пробовала останавливать эти гнусные сцены, но всегда была обругиваема мужем и отталкиваема, а он бросался, одетый во что попало, на тройку и, сам правя, уезжал на несколько дней, приказав за собой ехать нескольким тройкам с песенниками и песенницами, и пропадал с ними на несколько дней. Все эти сцены происходили на виду у малолетних детей Тейлса от первой жены; мне было очень жаль их и вторую его жену, но помочь было нечем, и я поспешил оставить это жилище разврата. {К сожалению, в это время крепостничества Тейлс не был исключением; многие помещики проводили свою жизнь в попойках, предаваясь всякого рода разврату.}
Я заезжал еще в эту поездку к нескольким моим знакомым: Домашневым{638}, Красовскимн и другим, но главная цель поездки была поверить занятия Глазера. Поверить, правильно ли он давал нивелировку по р. Упе и разные промеры, конечно, я не мог, но нашел, что он не вел ни рабочего журнала, ни книги, в которую должны были записываться поставляемые для изысканий потребности; сверх того, Глазер, получивший от меня казенные деньги на производство изысканий авансом, показывал, что он употреблял деньги на разъезды в те дни, когда явно никаких поездок по службе он не делал. Таким образом, я, не имев возможности засвидетельствовать, согласно правилам об отчетности, его шнуровых книг, приказал вписать в них все требуемое этими правилами, а относительно излишне издержанных им на разъезды денег сказал, что они будут вычтены из тех, которые ему причтутся при производстве дальнейших изысканий.
По окончании этих изысканий Глазер вернулся в Тулу, но отчетность его была по-прежнему не облечена в установленную форму, и я ему сказал, что он остальных денег, следуемых ему по производству изысканий, не получит до приведения в порядок отчетных книг. Вскоре мы оба переехали в Москву, где я опять жил вместе с Цуриковым в доме, нанятом нами в Трубном переулке, против церкви Иоанна в Кречетниках{639}; у нас же поместился Фиркс.
Глазер и в Москве не представлял мне требуемых книг, распускал между инженерами слух, что я его обсчитываю, говорил о том, между прочими, Палибину, у которого он прежде служил, и даже нашему начальнику, управлявшему III округом путей сообщения Гермесу, которому, как немец, был ближе меня. Дав последний срок на представление книг, я сказал Глазеру, что в случае непредставления их к сроку я должен буду об этом представить начальству. Глазер позволил себе сказать, что, конечно, он будет отвечать за то, что книги им не ведены, но и я подлежу не меньшей ответственности за то, что в свое время не свидетельствовал их и, узнав, что они не ведутся, о том не донес начальству. Я его выгнал от себя, повторив мое требование о представлении книг к назначенному сроку, и приказал расходы на разъезды вывести по действительному употреблению, а не фантастические. Глазер долго советовался с своими товарищами о том, исполнять ли ему мое приказание и как. Наконец он выполнил все как следует и получил окончательный полный расчет, против которого не протестовал и не имел повода протестовать. Только многим тогда казалось, что я уже слишком берегу каждую казенную копейку.
638
Домашнев Стефан Иванович (1808–1877) – отставной коллежский секретарь; жена: Александра Андреевна Домашнева (1836–1882). Владел селом Домашнево Ефремовского уезда Тульской губ.
639
Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи, что в Кречетниках, близ Новинского вала (Москва) – известна каменной с 1657. Новая церковь типа восьмерик на четверике с приделами Св. Антипы (1757) и Иоанна Воина (1706) строилась в 1753–1761. Ампирные колокольня и трапезная с теми же приделами сделаны вновь в 1824–1826. Решение о сносе принято в мае 1930, вскоре церковь была уничтожена.