{В «Моих воспоминаниях»} я несколько раз упоминал о Левашовых, живших в Москве, на Новой Басманной. У них были две взрослые дочери, и почему-то года три как уже составилось между нашими общими знакомыми мнение, что я женюсь на одной из них. Я не подавал никакого повода к образованию этого мнения; бывал я у Левашовых не часто и не отыскивал случая где-либо бывать с ними. Гостей в их доме принимали в кабинете Е. Г. Левашовой, служившем второю гостиной, где ее дочери очень редко показывались, а потому не представлялось и случая говорить с ними, кроме танцевальных вечеров, которые бывали редки, и обеденных столов, за которыми их места были так далеки от гостей, что всякий разговор был невозможен. Но слухи о предполагаемом мной сватовстве не ограничивались говором наших знакомых. {До меня доходили слухи, что жившая несколько времени у своей двоюродной тетки} Е. Г. Левашовой Настасья Васильевна Крюкова, урожденная Воронец{650}, вышедшая впоследствии за Демоховского, своим влиянием на старшую дочь Левашовых сумела заинтересовать ее мной, а потом все более и более развивать в ней это чувство. Живший у Н. В. Левашова дядя его, Г. А. Замятнин, {о страсти к сплетням которого я уже говорил во II главе «Моих воспоминаний»}, уверял Левашовых, что не сегодня завтра я сделаю предложение, что он слышал это от близких мне, и также заинтересовал мной старшую дочь Левашовых. Я вовсе не думал делать ей предложение и, когда слухи об этом дошли до меня, был очень ими недоволен. Какая же была цель у Замятнина и Крюковой распускать или, по крайней мере, поддерживать эти слухи? Цели у Замятнина не было; просто охота {лгать и} сплетничать; у Крюковой же могла быть цель, что она предвидела, что Е. Г. Левашова не долго будет терпеть ее в обществе своих дочерей, а так как она имела сильное влияние на старшую дочь Левашовых, то надеялась создать для себя постоянный приют, в котором имела бы возможность распоряжаться по-своему. Предположение же, что я сделаю предложение старшей, а не младшей дочери Левашовых, происходило от того, что слухи о нем начались, когда последней едва минуло 15 лет. Но мне старшая дочь не нравилась. Е. Г. Левашова, несмотря на то что была женщина весьма образованная и разумная, любила детей своих не равно, что было заметно даже и посторонним лицам. Вследствие болезни она каждый месяц лежала по нескольку дней в постели и в эти дни принимала своих близких знакомых, в том числе и меня, в своей спальне. Часто в разговорах наедине со мной она не могла нахвалиться своею младшею дочерью. Н. В. Левашов, напротив, любил более старшую. Хотя он был очень добрый и мягкий человек, но не всегда охотно давал для прогулок дочерям лошадей, которых очень берег, а также неохотно брал для них ложу в театре. Я часто был свидетелем того, что упрашивала его об этом не старшая из них, его любимица, а младшая, причем выказывались ее доброе сердце и открытый характер.
В конце 1837 г. на танцевальных вечерах у Левашовых я еще более узнал ее и привязался к ней, о чем сказал моим тогдашним друзьям: Цурикову и Петру Максутову. Последний был очень этим доволен и сильно напирал, чтобы я сделал предложение немедля. На мое замечание, что Левашовым вполне известна моя бедность и что вследствие этого я, по всей вероятности, получу отказ, Максутов, по привязанности своей ко мне, уверял, что я ошибаюсь, и хотя он высоко ценил меня, но говорил, что мои качества и дарования не таковы, чтобы они могли быть оценены в том кругу, в котором мы вращаемся, что я не умею ни любезничать с девицами, ни быть особенно приятным их родителям, что Левашовы единственные мои знакомые, которые меня ценят по достоинству, а потому мне не до лжно пропускать случая жениться на девушке из хорошего семейства, имеющей порядочное состояние. Сверх того, он находил, что я не могу продолжать жить с Цуриковым, что эта жизнь вводит меня в долги, которых мне нечем будет заплатить, и потому во всяком случае я должен изменить род жизни, к чему присовокупил, что во время моего пребывания в Туле Левашовы расспрашивали его обо мне так, как не расспрашивают о постороннем. Я также не мог не видеть их расположения ко мне, но приписывал его дружбе их с покойным моим двоюродным братом, поэтом Дельвигом, и тому, что они меня знали уже более 8 лет. Но внимание, с каким Левашовы расспрашивали о сплетнях Глазера, {которые я подробно описал в конце III главы «Моих воспоминаний»}, и участие, с которым они выслушали мои опровержения этих сплетен, служили мне доказательством, что они смотрят на меня не как на постороннего, и я решился сделать предложение младшей их дочери.
650
Крюкова (урожд. Воронец, во 2-м браке Дмоховская) Анастасия Васильевна (ум. 1908) – родители: Василий Васильевич Воронец (род. 1777) и Варвара Дмитриевна Якушкина (род. 1792); таким образом, она является племянницей И. Д. Якушкина; муж: (1) Крюков; (2) Адольф Алозиевич Дмоховский (1815–1873); дочь (Варвара Дмитриевна Якушкина/Воронец) родного дяди (Дмитрия Андреевича Якушкина) тещи автора (Екатерина Гавриловна Левашова) была матерью А. В. Крюковой.