Наконец тесть мой приехал в конце июня 1839 г. в Москву. Зная его слабый характер, я считал весьма важным переговорить с ним прежде Кечера. После горестной встречи отца с детьми, лишившимися в его отсутствие матери, он вошел в свой кабинет, у дверей которого стояли я и Кечер, и, когда последний вздумал нахально опередить меня, я ему сказал, что имею немедля сообщить моему тестю важное дело без свидетелей, и он не вошел со мной. Я описал тестю поведение Кечера; А. А. Крепейн, которую тесть мой уважал, подтвердила мои слова, и вслед за этим Кечеру было отказано от дома. Это нисколько не помешало моему тестю спустя год снова сблизиться с Кечером, а шурин мой Валерий постоянно продолжал с ним знакомство. Я после этого долго не видал его, но впоследствии мы встретились без неприязни, по крайней мере с моей стороны.
В первой половине июля тесть мой со всем своим семейством, в том числе со мной и женой моей, выехал в Нижний Новгород в трех каретах на своих городских упряжных лошадях. А. А. Крепейн, почти 40 лет жившая с Е. Г. Левашовою, потеряв в ней своего друга, не хотела ехать с нами, а поехала в Петербург, чтобы провести старость у своей сестры, жившей в комнатке на вдовьей половине Смольного монастыря.
Поездка наша на своих лошадях была очень медленна; каждый вечер мы останавливались <для ночлега, а в течение дня> на несколько часов для кормления лошадей {и избежания езды в жаркое время}. У тестя был огромный водолаз, а у жены моей комнатная собачка из породы шарло. В нашу дневную остановку пред Владимиром я с шурином Валерием никак не могли заставить водолаза идти в воду, что он прежде исполнял охотно, и заметили, что он огрызался на маленькую собачку, которую прежде всегда ласкал. По приезде во Владимир мы заняли в гостинице комнаты в двух этажах; мне с Валерием досталась комната верхнего этажа. На другой день нашего приезда водолаз пропал; городские мальчики поймали его в нескольких верстах от Владимира и привели на веревке; до такой степени он был смирен. На следующую ночь я и шурин оставили его в своей комнате с растворенной дверью на балкон, в полной уверенности, что по значительному возвышению балкона над землею водолаз через него убежать не может. Каково же было наше удивление, когда, {проснувшись} утром, его не было в комнате; с улицы видели, как он рано утром спрыгнул с балкона и побежал вдоль улицы; не было сомнения, что он взбесился; мы дали знать об этом полиции и в тот же день уехали. Спустя месяц маленькая собачка жены моей стала убегать каждый день из дома {и, возвращаясь к ночи}, спала в одной комнате с нами. Эта собачка ежедневно хватала за ноги приехавшего к нам в Нижний Новгород из арзамасской деревни старшего брата моей жены Василия, что производило общий смех; уверяли, что собачка не может терпеть его {особого рода} походки, и в особенности засаленной и заштопанной его одежды. Наконец она убежала и на ночь домой не возвращалась, а когда была поймана и освидетельствована медиком, найдена бешеной и сейчас же убита. Ясно, что обе взбесившиеся собаки чувствовали свою болезнь и бежали из дома, чтобы не причинить вреда своим хозяевам. К счастью, хватание за ноги маленькою собачкою шурина моего Василия не имело никакого последствия.
В Нижний Новгород мы приехали утром 15 июля и остановились на Печерской улице в верхнем этаже дома Андреева. В полдень выкинуты были флаги на ярмарке, что обозначает ее открытие. Немедля по выкинутии флагов был объявлен указ о том, что впредь монетной единицею вместо ассигнационного рубля будет рубль серебряный, что все сделки должны производиться на эту последнюю монету, и указан способ уплаты по сделкам, совершенным до сего времени. При этом серебряный рубль приказано считать в 3 1/2 ассигнационных рубля, а золотая монета оценена была выше на 3 %, так что стоимость монеты в 5 золотых рублей назначена в 5 руб. 15 коп. сер., и всякий так называемый лаж на эти монеты был запрещен. В последнее перед этим время в торговле и между частными лицами серебряный рубль, принимаемый в казне по 3 руб. 60 коп., ходил по 4 руб. 20 коп. асс. и даже выше, а 5-рублевая бумажная ассигнация, принимаемая казной за 5 руб. асс., ходила по 6 руб., так что и на серебре, и на ассигнациях лаж достиг около 20 %. Этот лаж, впрочем, постоянно менялся; очень долго после войны 1812–1815 гг. серебряный рубль ходил по 4 руб. асс., а 5-рублевая ассигнация по 5 руб. 40 коп., но с 30-х годов лаж начал постепенно увеличиваться то на серебряную монету, то на бумажные деньги. Нет сомнения, что это постоянное колебание в курсе ходячей монеты вредно действовало на торговлю, и в особенности на наиболее бедный класс, который никогда не мог знать определительной цены ходячей монеты и часто подвергался обманам.