Рассмотрев конторские книги, я нашел, что бурмистром имения со старшинами производилась ежегодно раскладка оброка, так что не каждая ревизская душа мужского пола была обложена оброком в 30 руб. асс., а богатые крестьяне облагались платежом за несколько душ: за две, три, а некоторые даже за семь душ, напротив того, бедные крестьяне платили за 3/3, 1/2 и даже 1/3 души. Но многие из последних и этого не уплачивали. По ревизии было в имении тестя 3600 душ, а по раскладке не более 3300, так что общий доход с этого имения, если бы оброк уплачивался без недоимок, составлял бы 99 000 асс., а за уплатою 54 000 в сохранную казну оставалось бы 45 000 руб. асс. (менее 13 000 руб. сер.). Но этих денег вполне никогда не собиралось. В отношении к платежу оброка можно было разделить имение следующим образом. С шестой части имения оброк собирался исправно, а с другой шестой части с небольшими недоимками, с половины имения собиралось только рублей около 15 с души, а с остальных частей еще менее, и в том числе с некоторых ничего в оброк не поступало. В сохранную же казну до́лжно было платить ежегодно 54 тыс. руб. асс., так что годовой доход с имения не составлял более 20 000 руб. асс. (менее 6000 руб. сер.), не говоря о неурожайных годах, в которые не собиралось достаточно оброка для полной уплаты в сохранную казну. Лес на месте не имел никакой ценности, сплав леса на низовье Волги средствами помещика мог дать небольшую выгоду, но для этого необходим был личный присмотр; иметь же для дела поверенного не стоило, потому что приобретаемою выгодою нельзя было окупить его жалованья и содержания. Арзамасское и ардатовское имения тестя <моего> давали, за уплатою процентов в сохранную казну, до 2000 руб. сер. годового дохода, так что годовой доход со всех его имений не превышал 8000 руб. сер. Ясно, что и для скромной, но нерасчетливой жизни Левашовых этого было далеко недостаточно, и понятно, что долги частным лицам и недоимки в сохранной казне с каждым годом росли; общее же мнение о богатстве Левашовых, основанное на значительном числе крестьян в их имениях и на еще более значительном количестве земли при этих имениях, было ошибочно; крестьяне платили мало помещику, а земли тогда еще ничего не стоили.
Исправить это положение дел я думал введением большего порядка в управлении, причем надеялся добиться, чтобы оброк с крестьян поступал безнедоимочно. Тесть мой был, по-видимому, очень доволен тем, что я подробно занялся делами, говорил, что он не способен ими управлять, что все управляющие, которых он нанимал, только брали большое жалованье, притесняли крестьян, а ему не давали большого дохода, вследствие чего находил полезным, чтобы я, выйдя в отставку, занялся делами в пользу всего его семейства, причем надеялся, что и сплав леса под моим личным наблюдением даст бóльшие выгоды. Я, осмотрев бо льшую часть деревень, нашел некоторых крестьян живущими в хороших избах, потчевавших меня виноградным вином (под названием французского), конфетами, пряниками, мясом, курами и т. п. У этих зажиточных крестьян, кроме поместительной избы, в которой они жили, была еще большая изба, в которой они работали, и на дворе лежало большое количество леса для постройки новых домов после пожаров, которые были довольно часты и при которых сгорал обыкновенно и этот запасный лес.
У богатейшего из крестьян, Лещова{688}, жившего в деревне Чухломке, я был вместе с тестем. Он незадолго перед этим выкупился из крепостного состояния, заплатив тестю моему за две ревизские души, т. е. за себя и за сына, имевшего только дочерей, 40 тыс. руб. асс. (более 11 400 руб. сер.), но остался жить в той же деревне, пользуясь мельницами и другими угодьями, которые он устроил, находясь еще в крепостном состоянии. По приезде моем с тестем к этому богатому 70-летнему старику, мы нашли его занятым перевозкою навоза на огород. Он потчевал нас, между прочим, очень хорошим шампанским вином; сам он никогда ничего не пил, сын же его Петр Осиповн, находившийся почти постоянно в отлучке по торговым делам, бывал часто пьян. Старик Лещов, нажив торговлею и притеснениями крестьян такое огромное состояние, что у него одних серий государственного казначейства было при его смерти на 300 тыс. руб. сер., не умел читать и до самой смерти, в 1848 г., не изменял рода жизни. Наибольшая же часть крестьян, хотя и жили в довольно хороших избах, не имели достаточной пищи и были изнурены работою, вставая для нее очень рано и ложась поздно. Многие семейства не имели ни лошади, ни коровы.
Из конторских книг я увидал, что оброк с крестьян собирался еженедельно; мне объяснили, что этот еженедельный сбор был введен по необходимости, так как при уплате оброка вдруг за месяц или за несколько месяцев недоимки были бы еще значительнее и что для взноса оброка назначен понедельник потому, что воскресенье базарный день в с. Воскресенском, где крестьяне продают выработанные ими в продолжение предшествующей недели изделия, а старшины каждой деревни могут наблюдать за тем, сколько крестьяне получили денег. Старшины приносили оброчные деньги, которые могли собрать с крестьян, в понедельник утром и приводили с собою тех недоимщиков, которые мало или ничего не уплатили, выручив мало или ничего на базаре вследствие лени, а также тех, которые утаивали свою выручку. Тех и других по приказанию бурмистра бывшие при конторе рассыльные из крестьян секли розгами, и весьма сильно, особенно последних, которые часто во время наказания, чтобы избавиться от дальнейшего сечения, вынимали из сапога немного денег и, когда их снова принимались сечь, уплачивали еще несколько рублей, ими запрятанных в одежде. Вопли подвергавшихся сечению доходили часто и до господского дома, стоявшего недалеко от конторы, в которой происходили экзекуции. Эти еженедельные сечения мне крепко не нравились; не могли они нравиться и тестю моему, человеку чрезвычайно доброму и жившему многие годы в обществе декабристов, а потом Чаадаева и других лиц, отличавшихся хорошим образованием. Но деньги были крайне нужны; недостаток в них был тем невыносимее, что все считали тестя моего богатым человеком, как он и сам считал себя, других же средств к более исправному получению оброка он не видал и потому свыкся с этим еженедельным сечением. Впрочем, крепостное право портило все натуры, как бы они ни были хороши от рождения и в какой бы хорошей среде они ни обращались. Так, услыхав о каком-то несогласном с моим приказанием замечании, сделанном очень умным, жившим богаче других крестьян старым крестьянином Широковымн, я призвал его к себе, схватил за <большую> бороду, разругал и вытолкал из комнаты. Сознаюсь, что мне тогда казалось, что я был прав и что не было другого средства для приведения к повиновению Широкова, а главное для избежания вредных от его замечания последствий на других крестьян, на которых он своим умом и мастерством говорить имел сильное влияние, поддерживаемое еще более религиозными его отношениями к крестьянам. Все крестьяне в имении Левашова и в соседних имениях были староверы, хотя бо льшая часть из них, придерживаясь разных старых обрядов и, между прочим, двуперстного крестного знамения, ходили в православные церкви. Но некоторые из крестьян, и в том числе семейство Широковых и вообще наиболее зажиточные, только по наружности принадлежали к нашей церкви, а на самом деле имели особые молельни, в которых совершали богослужения, и Широков между ними был {чем-то } старшим, вроде архиерея. Этот раскол сильно поддерживался влиянием скитов, в большом числе имевшихся в лесах соседнего с имением Левашова Семеновского уезда и малою образованностью православного духовенства, а также его равнодушием и в особенности корыстолюбием, вследствие которого священники отмечали исполняющими религиозные обязанности православного христианина тех, которые никогда не только не причащались, но и в церкви не бывали.