Спустя несколько времени по приезде моей свояченицы я получил письмо от тестя, в котором он извещал, что дочь его Лидия невеста графа Н. С. Толстого. Согласие на предложение Толстого было дано тестем еще до отъезда моей свояченицы из Нижнего Новгорода; между тем ни она, ни А. С. Толстая по непонятной причине не сказали об этом ни мне, ни жене моей, которой эта скрытность с их стороны, конечно, не понравилась. Вскоре по получении означенного письма женщина, служившая у моей свояченицы, сказала, что она встретила в Москве жениха, графа Н. С. Толстого. Мы ей не поверили, но она на другой день снова его встретила. Впоследствии мы узнали от самого Толстого, что она была права; он по прибытии своем в Москву, до появления у невесты, провел несколько дней на медвежьей травле за Рогожской заставой, и только когда достаточно насладился этим зрелищем, явился к невесте.
Он приехал с своими чемоданами прямо в дом Левашова, хотя его никто не приглашал, и остановился во флигеле, в котором жил мой шурин Валерий, кажется, до того времени никогда его не видавший. Отношения его к невесте и последней к нему были более чем холодные; хотя они и жили на дворе одного дома, но мало видались, а когда виделись, то не говорили почти ни слова друг другу. Жених вел жизнь в Москве следующим образом: утром он приходил пить чай в наш флигель, иногда заставал меня за чаем, а иногда одну Е. Е. Радзевскую, и своею болтовнею заговаривал то меня, то ее. Как бы ни были длинны его утренние беседы, невеста выходила в чайную после его ухода. Он возвращался только к обеду в 4-м часу пополудни и до обеда говорил со мной. Когда собирались мы в столовую, он целовал руку у своей невесты, от которой садился подалее, ел за четверых, очень медленно, но как-то особенно чисто, так что своею едою придавал аппетит лицам, вместе с ним обедавшим; он в это время говорил менее и никогда не обращался к своей невесте. После обеда дамы уходили в кабинет моей жены, а я с графом Толстым в чайную пить кофе. Поболтав еще немного, он уходил спать до чая. В 9-м часу вечера мы пили с ним чай в чайной комнате, где его разливала Е. Е. Радзевская, а дамы пили чай в столовой или в кабинете жены. Мой вечерний tête-à-tête с Толстым продолжался каждый день до полуночи, и в это время он буквально меня заговаривал. Так продолжалось месяца два, и никогда никакого внимания не было оказано женихом невесте, а ею жениху; шутя все в доме говорили, что мне приходилось разыгрывать роль невесты.
Женитьба Толстого объясняется только влиянием его сестры на мою свояченицу и на своего брата. Она, имея в виду, что моей свояченице будет дано несколько сот душ и несколько тысяч десятин земли, и привыкнув к оценке тех и других по масштабу Орловской губернии, где было прежде имение ее матери, или даже по масштабу Княгининского уезда Нижегородской губернии, где мать ее имела имение в это время, полагала, что моя свояченица будет богачкою, и на этом основании строила планы заграничных путешествий, литературных изданий и разных выспренних за границею занятий на счет доходов моей свояченицы. Брат ее лучше понимал, что все обещаемое в приданое его невесте не сделает его богатым, но все же выведет из положения жить на хлебах у матери; у нее же и без него было много детей, содержание которых, по ее бедности, было ей в тягость. Впрочем, будучи большим прожектером, он полагал возможным завести лучшее лесное хозяйство, заводы и т. д. и тем увеличить доходы с имения, {назначенного тестем его} невесте.
В отношении же того, на ком жениться, ему было все равно; он вообще не любил женщин, {а по понятиям, данным ему при воспитании}, не придавал никакой важности брачному союзу.
После двухмесячного разыгрывания мной роли «невесты» Толстого свояченица моя с его сестрой и с ним в начале мая уехали в деревню к тестю. Это было для меня большим облегчением, что называется, камень свалился с плеч; {ежедневное слушание по нескольку часов болтовни Толстого чрезвычайно надоело, а вечные сплетни в доме, производимые его сестрою и только частию мне известные, совершенно опротивели; жене моей, хотя и было грустно расставаться с сестрою и приятельницей, которая, несмотря на свои недостатки, умела к себе привязать тех, кто были ей нужны, видимо также стало легче по их отъезде}.
В том же мае в имении тестя моего была свадьба Толстого и моей свояченицы. Тесть назначил ей ту часть своего имения, которая сначала назначалась моей жене. Впредь, до выдачи ей отдельной записи, он дал Толстому доверенность на управление этой частью имения и на получение доходов с нее. Толстые поселились в ней и продолжали постройку начатого мной для себя господского дома. Но это продолжалось недолго; между тестем и Толстым начались сильные распри, споры их доходили до неприличия со стороны Толстого. Они перестали видеться; это повело к тому, что Толстой писал к тестю дерзкие письма и последний, выйдя из терпения, уничтожил выданную Толстому доверенность на управление обещанной им дочери частью имения и, не желая более вести переписки с Толстым, дал ему знать через бурмистра, чтобы он немедля выехал из имения, а если он этого не исполнит, то тесть принужден будет его выслать через полицию. Толстой с женой уехал в деревню к своей матери в Княгининский уезд, а тесть не давал им ни копейки и перестал переписываться с своею дочерью. {О том, как это долго продолжалось и вследствие чего изменилось, будет много описано ниже.}