Для чего было бы сестре моей составлять завещание на 15 страницах, чтобы взять себе только 328 душ и отдать одному Семену, не говоря уже о всех других, 1164 души в отлично устроенном имении, свободном от залога и с лесами, на сумму более 500 тыс. руб. сер.?
Сестра моя неоднократно была вызываема к допросам в дер. Писаревку; ее сопровождали я и Нарышкин. Мы жили то в Ельце, то в Студенце и после допросов возвращались ночевать домой, а потому должны были для этого делать по нескольку десятков верст в самую ненастную погоду по непроезжим грунтовым дорогам; {шоссе в этих местах тогда и не помышляли}. Между тем нас предупреждали, что Алексей Викулин поит вином некоторых крестьян, обещая им за убийство сестры и меня большие деньги, а потому многие считали наши поездки в темное время опасными. Мы этому не верили, но впоследствии мы узнали, {как увидит читатель ниже}, что эти предостережения имели основание. Кроме сестры следственная комиссия допрашивала много других лиц, и в особенности часто вызывала к допросам дядю моего князя Дмитрия Волконского, который, во избежание ежедневных переездов из своего имения с. Студенца в дер. Писаревку, ночевал, несмотря на болезненное положение, целую неделю в своей карете, стоявшей близ избы, в которой помещалась господская контора и расположились члены следственной комиссии. Из вопросов, которые комиссия делала Волконскому, оказалось, что дети С. А. Викулина от первого брака обвиняли его в том, что он по получении 4 июля эстафеты из Москвы о кончине их отца, при ехав известить об этом мою мать в с. Колодезское, похитил с помощью их родной тетки, Натальи Алексеевны Арсеньевой, и управляющего Ивана Музалькова из сундука, стоявшего в кабинете покойного, бумаги и восемь миллионов рублей наличными деньгами.
Вместе с Волконским в этом кабинете были, кроме Арсеньевой, приехавшей на несколько дней в гости, жившая в доме дочь покойного Александра, внука Марья, ее жених Муравьев, управляющий Иван Музальков и дворецкий Давыд Филиппов, не отлучавшийся во время отсутствия С. А. Викулина из его кабинета, и приехавший из Ельца жених дочери покойного, елецкий исправник Александров, к которому сестра моя послала по кончине ее мужа особую эстафету с просьбой опечатать имущество последнего, чего он однако же не исполнил.
С 4 по 28 июля, в день приезда в с. Колодезское Семена и Андрея Викулиных, никому в голову не приходило выносить такую клевету на Волконского. Эта нелепая выдумка принадлежит двум упомянутым лицам; для ее поддержания они уговорили сделать ложные показания отставленного за растрату вещей жившего по болезни в с. Колодезском, вследствие усиленной просьбы сестры моей, бывшего дворецкого Шмидта, которого они сделали управляющим вместо Ивана Музалькова, – и более 20 человек дворовых людей, обещая им дать свободу и деньги и подвергая не согласившихся на ложные показания бесчеловечному сечению розгами.
Все означенные люди оставались во все время следствия под сильным гнетом детей [от] первого брака Викулина, которые по-прежнему были полными хозяевами имения, несмотря на предписания губернского начальства об удалении Викулиных, которые были, наконец, объявлены одному Алексею Викулину, так как по окончании следствия, после бывшей 22 октября свадьбы Александры Викулиной, она переехала к мужу своему Александрову в Елец, а Семен Викулин и сестра его Вадковская уеха ли в Петербург для распространения и поддержания там своих клевет.
Во время следствия дядя мой князь Дмитрий был на очной ставке со всеми вышеупомянутыми лжесвидетелями, большей частью крепостными дворовыми людьми Викулина. Многие из них не были доставляемы к допросам и очным ставкам, по требованию следственной комиссии, по нескольку дней, так как {представляли их только после полученного от них обещания сделать ложные показания, а} земская полиция во всем действовала заодно с детьми Викулина от первого брака. Эти свидетели, выставленные Викулиными, показывали, что Волконский один вынес из кабинета покойного большой конверт и, положив его в свою карету, увез.
Волконский был хромой и ходил с костылем. На вопрос следователей о том, кто отворял дверцы кареты, так как в одной руке был у него костыль, а в другой большой конверт, лжесвидетели отвечали, что он сам отворил, толкнув дверцы коленом. Когда им указали, что дверцы нельзя отворить таким образом, большая часть сознались, что они показывают по приказанию своих господ и что некоторые из них вовсе не были в день приезда Волконского 4 июля в с. Колодезском.
Викулины при следствии объявили, что в сундуке, называемом ими хранилищем миллионов, не было ни одного билета сохранной казны, а все деньги были в ассигнациях. Если бы в сундуке и не находились кипы бумаг и актов, {до 30 тыс. рублей мелкими ассигнациями и разною монетою в различных мешках, – чем он при осмотре оказался наполненным более чем до половины, – <а> он был бы весь набит ассигнациями}, то и тогда бы невозможно было, по его размеру, уложить в него самых крупных ассигнаций более чем на два миллиона рублей.