Третий отчет об успехах железной дороги из Санкт-Петербурга в Царское Село и Павловск, сооружаемой компанией акционеров на основании Высочайше дарованной 21 марта 1836 года привилегии
Из фондов музея Московской железной дороги – филиала ОАО «РЖД»
Третий из названных мной товарищей по училищу, Баландин, был старше меня и имел большое влияние на мое развитие. Он поступил в училище в одно время со мной, кончив уже гимназический курс и вообще весьма даровитый. Немедля по поступлении он обратил на меня внимание. Он писал хорошие стихи и, вообще любя очень литературу и в то время особенно занимаясь русской литературой, он видел возможность от меня узнавать о том, что происходило тогда в русском литературном мире и получать разные книги, которых, по крайней бедности, не мог покупать.
Мне часто дарили книги у Дельвига, и я их немедля приносил Баландину; но случалось, что иных книг я не получал, а Баландин их хотел иметь, то я их брал со столов Дельвига или его жены, не спрося на это их дозволения, и когда, в следующий праздник, по приходе к ним, они мне говорили о необычайной пропаже книг, я не сознавался в похищении. Не могу понять, как, при внушенных мне правилах моей матерью, я мог впасть в подобный проступок. Мне отвратительно вспомнить о нем. Баландин теперь в отставке инженер-генерал-майором; я не раз еще встречусь с ним в «Моих воспоминаниях».
По выходе из училища прапорщиком Строительного отряда Масальский был прикомандирован в 1828 г. к 3-й бригаде Института инженеров путей сообщения, а в 1829 г. был переведен во 2-ю бригаду и в корпус инженеров путей сообщения. Баландин же и Таубе, вышедшие прапорщиками из училища в 1829 г., сами приготовились так, что, не поступая, как все другие воспитанники, кончившие курс в Строительном училище, в 3-ю бригаду, выдержали в том же году экзамен прямо во 2-ю бригаду, при чем и были переведены в корпус инженеров путей сообщения.
Сверх корпуса инженеров и Строительного отряда в ведомстве путей сообщения были учреждены особые команды из нижних чинов при каждом из округов и при шоссе между двумя столицами. Команды при шоссе образовали одну военно-рабочую бригаду в двухбатальонном составе. Офицеры в этой бригаде и начальствовавшие командами при округах назывались военно-рабочими офицерами путей сообщения, которые переводились из армии. Воспитанники Военно-строительного училища, дурно учившиеся, поступали офицерами в означенную бригаду, равно как и те из воспитанников института, которые по своим способностям не только не годились быть инженерами, но даже и поступить в Строительный отряд.
В то время кадеты только петербургских кадетских корпусов производились прямо в офицеры; кадеты же других корпусов перед производством в офицеры должны были провести несколько месяцев в бывшем тогда Дворянском полку.
В начале 1827 г. в числе прочих кадет Московского кадетского корпуса был привезен в этот полк старший брат мой Александр.
Лето 1827 г. А. А. Дельвиг с женой провели в Ревеле, и потому я в это время проводил праздничные дни у брата Александра или вместе с ним у мужа нашей умершей тетки [Ядвиги Шарлотты Антоновны Дельвиг], Егора Михайловича Гурбандта.
Тогда еще не было построено того огромного здания, в котором помещается 2-я Петербургская военная гимназия, но на этом месте было раскинуто несколько небольших[22], неопрятно содержимых деревянных домов, в которых помещались воспитанники Дворянского полка, взятые из бедных дворянских семейств, часто не учившиеся грамоте и мало чему научавшиеся в полку, – и кадеты Московского и разных губернских[23] кадетских корпусов, прикомандированные для обучения фронтовой службе к Дворянскому полку перед производством их в офицеры.
Присмотр за всеми этими взрослыми воспитанниками был очень дурной; помню, как мне, 14-летнему мальчику, было отвратительно видеть пьянство большей части этих господ и какую-то вообще распущенность. Простая водка и самая плохая закуска не сходили со столов. Я бывал в полку у брата очень редко.
Дядя Гурбандт, о котором я уже упоминал выше, был штаб-лекарем в Главном штабе. Он был очень добрый человек, давно практиковал и считался хорошим опытным врачом. Он никогда не прописывал рецепта, чтобы не снять с него копии, и каждый вечер сшивал в одну тетрадь прописанные им в тот день рецепты с описанием причин, побудивших его дать то или другое лекарство, и какое оно имело последствие для больного.