Действительно, вскоре приехал к Дельвигу служивший при III отделении канцелярии Государя чиновник 4-го класса Боголюбов{411} (боюсь, не изменила ли мне память, не ошибаюсь ли я в фамилии этого чиновника) и приказал доложить, что он с поручением от Бенкендорфа. Означенный чиновник имел репутацию класть в свой карман дорогие вещи, попадавшиеся ему под руку в домах, которые он посещал. Дельвиг вследствие этого сказал мне, чтобы я убрал со стола дорогие вещи, но таковых, кроме часов и цепочки, не было, и я ушел с ними из кабинета Дельвига, так как его разговор с чиновником должен был происходить без свидетелей.
По отъезде чиновника Дельвиг сказал мне, что Бенкендорф прислал заявить, что сам по нездоровью не может приехать, а прислал извиниться в том, что разгорячился при последнем свидании с Дельвигом и что издание «Литературной газеты» будет разрешено, но только под редакцией Сомова, а не Дельвига, так как уже состоялось Высочайшее повеление о запрещении издания под его редакцией.
Пушкин был тогда в Москве и долго ничего положительного не знал о происходившем, удивляясь только долгому замедлению в выходе «Литературной газеты».
Греч в это время рассказывал, что Дельвиг напрасно так огорчается поступком Бенкендорфа, что все-таки время сделало свое и Бенкендорф мог обойтись с Дельвигом хуже, приводя в пример обращение с ним, Гречем, графа Аракчеева по поводу статьи, помещенной некогда в издаваемом им «Сыне Отечества» о конституции{412}, хотя он не преминул в этой статье упомянуть, насколько всякая конституция была бы вредна для такого государства, как Россия. Аракчеев позвал к себе Греча, пригласил его сесть и, когда он не садился, то схватил его за оба плеча и, насильно посадив, спросил его: что такое он напечатал о конституции, и, не выслушав ответа Греча, сказал ему: «Ведь ты, Николай Иванович, учился у ученых немцев, а я у пономаря» и, ударив Греча по носу книжкой, в которой была помещена статья о конституции, прибавил: «А он учил меня, что конституция кнут; так по-нашему конституция кнут, ученый Николай Иванович».
{Греч это рассказывал как бы в утешение Дельвигу и, кажется, ему лично, но наверно не помню, может быть, это передано кем-либо из общих знакомых.}
Извинение Бенкендорфа нисколько не подействовало на Дельвига к лучшему; он, всегда хворый и постоянно принимающий лекарства, заболел сильнее прежнего, так что пользовавший его доктор запретил ему выходить из дома. Нравственное состояние Дельвига было самое грустное; он впал в апатию, не хотел никого видеть, кроме самых близких, и принимал посторонних лиц весьма редко.
В это время ежедневно у него обедали М. Л. Яковлев, Сомов, брат Александр и я, иногда князь Эристов, Плетнев, Щастный и некоторые другие близкие. Сомов, брат Александр и я оставались до ночи. Прежде никогда не играли в карты в доме Дельвига, теперь же каждый вечер последние трое и Дельвиг садились играть в бостон, за которым ставили все ремизы, и игра не оканчивалась; к концу года ремизы дошли до очень значительной цифры, а в последний день этого года брат Александр ушел в польский поход. Так эта игра осталась без расчета; двое из участвовавших в ней, Дельвиг и брат Александр, умерли в продолжение следующего года, а Сомов вскоре последовал за ними. Брата Александра провожал я пешком до Красного кабачка, где мы с ним распрощались; брат был и нравственно и физически вполне живым человеком; мне и в голову не приходило, что это был последний поцелуй на вечную разлуку.
Брат Александр перед этим походом печатал «Ундину», свой перевод под псевдонимом Влидге; мне оставалось просмотреть последний корректурный листок. Переплет первых экземпляров этой книги, вышедше й в половине января 1831 г., был траурный по случаю кончины Дельвига.
Здоровье Дельвига в ноябре и декабре 1830 г. плохо поправлялось; он не выходил из дома. Только 5 января 1831 г. я с ним был у Слёнина и в бывшем магазине казенной бумажной фабрики, ныне Полякован, где Дельвиг имел счета. На этих прогулках он простудился и 11 января почувствовал себя нехорошо, однако утром еще пел с аккомпанементом на фортепиано, и последняя пропетая им песня была его сочинения, начинающаяся следующею строфою:
411
По-видимому, Варфоломей Филиппович Боголюбов, сходный отзыв о котором дает Н. И. Греч в книге «Записки о моей жизни» (Примечания).
412
Имеются в виду публицистические выступления «Сына отечества» в 1816–1820 гг. в виде статей Куницына «О конституции» и «Замечания на основы российского права», а также в виде полемики с петербургским изданием «Дух журналов», когда некоторые вопросы рассматривались в духе либерализма и даже говорилось о возможности введения в России конституции.