Прогуливаясь по Александровскому (Кремлевскому) саду с моими двумя племянницами Викулиными, из которых в это время старшей было 18, а младшей 16 лет, я встретил Клейнмихеля, которого они видели в первый раз, и по особенной его улыбке, когда он завидел меня, и по весьма любезному со мною разговору, заключили, что он меня очень любит, и не понимали, как можно верить всему дурному, рассказываемому о человеке с таким приятным лицом и обращением.
По отъезде Государя в Крым, Клейнмихель вернулся в Петербург, и вскоре он был заменен в должности главноуправляющего путями сообщения генерал-лейтенантом Константином Владимировичем Чевкиным (впоследствии генерал-адъютант, генерал от инфантерии и председатель Департамента экономии в Государственном Совете). Известно было, что Государь, быв Наследником, не любил Клейнмихеля, но со времени его воцарения носились слухи, что Государь переменился к Клейнмихелю, так что он и жена его неоднократно были приглашаемы к Государю и к Государыне. По дороге в Москву и в самой Москве Государь был благосклонен к Клейнмихелю; в эту поездку, согласно представлению последнего, вышло повеление о наименовании железной дороги между столицами Николаевской. Казалось, что слухи о смене Клейнмихеля неправильны. Многие полагали, что он останется и при новом Императоре. Но вовсе неожиданно он получил от Государя, помнится из Николаева, письмо, в котором Государь писал о необходимости его удаления в виду общественного против него мнения. Говорят, что Клейнмихель, при получении этого письма, вышел из себя и при нескольких лицах сказал:
– Государь находит нужным, чтобы я удалился в виду общественного мнения; это что значит? Разве у него нет своего мнения?
Во всяком случае, увольнение Клейнмихеля от должности, в бытность Государя вдали от Петербурга, ясно доказывает, что трудно было ему расставаться с любимым слугой отца. Говорят, что на окончательное решение Государя много подействовал бывший в это время на юге России Великий Князь Константин Николаевич, который сам не любил Клейнмихеля и у которого многие настаивали об увольнении Клейнмихеля и, между прочими, бывший в сентябре на юге России П. П. Мельников.
{В «Моих воспоминаниях» я так часто и так много говорил о Клейнмихеле, что не имею надобности, при его увольнении от должности, делать ему подробную оценку; ограничусь только повторением вкратце уже вышесказанного, что он} был человек большого ума, без всякого образования, весьма энергичный, капризный донельзя, {но} имел большой навык распознавать людей, так что в своем обхождении с ними сообразовался с их характерами{564}. В первый мой после его увольнения приезд в Петербург в 1856 г., Клейнмихель мне рассказывал, что еще до получения им указа об увольнении Чевкин явился к нему в полной форме и просил не оставить советами и наставлениями по управлению ведомством путей сообщения.
– Я отвечал, – сказал мне Клейнмихель, – что немедля по получении указа сдам ему должность и всегда готов ему служить моими советами. Но узнав на другой день, что Чевкин отдал нелепый приказ, в котором намекает с невыгодной стороны на время моего управления, я приказал швейцару не пускать более ко мне {подлеца} горбатого.
Этот рассказ был передан мне Клейнмихелем в лицах, и именно, как Чевкин униженно явился к Клейнмихелю и как последний в покровительственном тоне обещал свои советы, причем он не называл Чевкина иначе, как горбатым, присовокупляя к этому нецензурные бранные слова. Чевкин же, во все время управления ведомством путей сообщения, постоянно относился о Клейнмихеле с большим уважением и защищал все его дела и действия в этом ведомстве. Впоследствии в каждый мой приезд в Петербург и по моем переселении на жительство в этот город, я бывал у Клейнмихеля, который постоянно был со мною очень любезен и неоднократно благодарил за то, что постоянные со всех сторон хорошие обо мне отзывы доказывают, что он во мне не ошибся, тогда как дурные отзывы об избранном им же Серебрякове, относительно злоупотреблений последнего по Николаевской железной дороге, его огорчают. В 1865 году в день его именин 29 июня я зашел поздравить его в Карлсбаде, и, несмотря на то, что застал у него моих врагов H. С. Вадковскую и T. С. Норову, он облобызал меня и с особенным чувством вспоминал о том, как я у него служил и как он меня всегда любил. Последние годы его жизни, когда он остался вдовцом и был постоянно болен, я навещал его, и он меня каждый раз целовал, приговаривая, что мне самому не было известно, как он меня любил. В начале 1869 г. я был на его похоронах. Сестра моя А. И. Викулина и ее дочь Эмилия, после увольнения Клейнмихеля, познакомились с его женою и дочерьми за границей и очень сошлись, так что сестра ходила даже за его женою во время ее болезни, но в Петербурге они не видались, так как графиня Клейнмихель была старый друг упомянутых Вадковской и Норовой, которые заявили, что они не будут ездить в дом, в котором могут встретить сестру мою. Вот как продолжительна их злоба, тогда как они кругом виноваты перед моей сестрой, {что подробно изложено мною в IV главе «Моих воспоминаний»}.
564
Не одобряя «азиатские аллюры» Клейнмихеля и его стремление угодить любой ценой государю, бывший при нем директором железнодорожного департамента К. И. Фишер все же несколько раз отметил в своих воспоминаниях, что Клейнмихель старался быть полезным в меру своих сил и