Приложения
{Приложение 1 к главе VI[146]
При передаче мною вышеизложенного о бароне Фирксе А. В. Головнину, он мне дал следующие пояснения.
Нельзя сказать, чтобы издания Фиркса (Шедо-Ферроти) нравились Головнину, но он видел, что они читаются и в Петербурге, и за границей лицами, которые не читают русских книг. Поэтому он считал их полезным орудием для распространения разных мыслей и верных сведений. Узнав от Фиркса, что он пишет книгу о русских учебных заведениях, весьма мало Фирксу известных, Головнин предложил ему посетить некоторые из них и просил попечителей допустить его к осмотру оных, что, впрочем, часто делается для путешественников, родителей, ученых. О назначении Фиркса попечителем учебного округа Головнин никогда не думал, и это было бы противно его системе выбирать попечителей преимущественно из педагогов, долго служивших по учебной части.
Чувство справедливости требует сказать, что собственно Великий Князь |Константин Николаевич был совершенно чужд публикации Шедо-Ферроти относительно Польши. Никакого патронажа оной Его Высочество не оказывал и денег не давал. Участие было со стороны Головнина и заключалось в следующем. События в Польше в 1862 и 1863 гг. имели следствием большое озлобление части общества в России против Великого Князя и обвинения его в покровительстве полякам во вред России. Его обвиняли в измене пользам и выгодам отечества, и Московские Ведомости весьма ясно вторили этим обвинениям и возбуждали против Вели кого Князя общественное мнение. Головнин состоял перед тем 10 лет при особе Великого Князя, пользовался его полным доверием, знал близко историю его назначения наместником Царства Польского, Его образ действия, данные Ему инструкции[147] действовать кротко, изумлялся Его незлобию и благодушию, когда, встреченный в день приезда в Варшаву выстрелом в упор, ОН не только не мстил, но продолжал изыскивать меры для умиротворения вековой вражды. Головнина не могла не возмущать несправедливость общества в России в отношении к Великому Князю. Он близко видел, кто тайные деятели, возбуждавшие против Него общество из мести за Его влиятельное участие в деле освобождения крестьян. Весьма натурально, что он желал, чтобы истина сделалась известною, и чтобы вследствие того к Великому Князю отнеслись с беспристрастием и справедливостью. Фиркс в это самое время сообщил Головнину, что напишет брошюру об отношениях Польши к России, и просил материалов. Головнин с радостью воспользовался этим обстоятельством и доставил Фирксу сведения собственно о деятельности Великого Князя Константина Николаевича в Польше. Других материалов он ему не доставлял. Фиркс составил тогда о Великом Князе особую главу, просмотренную Головниным, и эта глава, если не считать прекрасного, правдивого рескрипта Государя на имя Его Высочества из Ливадии, была единственною публикацией, единственным голосом, раздавшимся с того времени в печати до настоящего момента (1879 г.) в защиту Великого Князя. Головнин мог бы в то время указать Фирксу в других главах брошюры те места, которые были неприличны, несправедливы относительно русских вообще и должны были возбудить часть общества против Фиркса, и, вероятно, Фиркс изменил бы их. Головнин этого не сделал по следующим причинам.
Признавая необходимым защищать отдельные личности против несправедливых нападений прессы, он не думал, чтобы Россия, русский народ, русская национальность могли нуждаться в какой-либо защите, и чтобы порицания, брань, ненависть, клевета какого-либо писателя могли оскорбить Россию или повредить ей. Можно ли помрачить болтовней свет солнца? Что касается похвал полякам и остзейцам-немцам, Головнин никогда не понимал враждебного отношения к малочисленным завоеванным со стороны могучих, многочисленных завоевателей, считал не соответствующим достоинству сих последних бранить первых и вполне сочувствовал коренному, простому, православному русскому крестьянину, в котором помянутое враждебное отношение никогда не появляется, а напротив всегда видно благожелательство ко всем инородцам, которым всем найдется место за трапезой гостеприимной, радушной матушки России. Головнин не сочувствовал тому, чтó говорилось против особых, исторических финляндцев, поляков и остзейцев. Ему казалось, что правительство русское должно устроить в коренных русских губерниях, составляющих сердце, силу, красу и гордость Империи, такие образцовые порядки, о распространении которых на себя просили бы окраины оной. Ему хотелось бы, чтобы жителям окраины, вследствие того, было бы выгодно, почетно, лестно слиться с коренным населением, чтобы они желали назваться русскими и гордились этим именем, вследствие превосходства России, и потому ему всегда были неприятны и болезненно действовали на него завистливые выходки русских против порядков, издревле существующих в окраинах, и он всегда вспоминал русскую поговорку: «чужим здоровьем болен». Наконец, он думал, что русский царь, как олицетворение России, должен быть равно отцом всех своих многоязычных и разноплеменных и разноверных подданных, всем благотворить и всех считать между собою братьями.}
146
Добавлено автором «Моих воспоминаний», Андреем Ивановичем Дельвигом. В рукописи помещено сразу после гл. VI, на отдельном листе.
147
1) {Миссия Великого Князя в Польшу была попыткой правительства примирения поляков с русскими посредством всевозможных льгот, милостей, мер кротости, забвения прошедшего. Система эта обсуждалась в Совете министров, где было решено не давать конституции и отдельной армии, но предоставить широкое местное управление посредством поляков, не исключая русских. Велепольский