Я каждый день бывал в строительной комиссии, где обыкновенно уже заставал инженер-подполковника Стремоухова, который, как производитель работ, был мне подчинен по моей должности начальника работ, но как старший в чине член комиссии подписывал журналы выше меня. Он был очень робок, а потому часто находил необходимым отказывать просившим о перестройках и исправлениях в домах. При моем входе в присутствие комиссии он мне подавал составленные по этому предмету журналы, им подписанные, которые я, зная его робость, мог бы подписывать не читая и те журналы, которых он не подписал, причем подробно объяснял причины невозможности согласиться на прошения. Часто, по выслушании его, я, не отвечая ему ни слова, подписывал последние журналы; он, никогда не возражая, немедля тоже подписывал, но случалось, что я, соглашаясь с его доводами, приказывал изменить проект журнала. Стремоухов был мне в этом очень полезен; по живости моей и по желанию всегда исполнить просьбы домовладельцев, – остающихся часто без крова, потому что правительственным лицам вздумалось перестроить город, нисколько не сообразуясь с существующими постройками, – я бы, вероятно, многое разрешил, чего действительно разрешать не следовало. Стремоухов в этом случае служил мне полезным тормозом.
Губернатор Урусов просил меня бывать у него во всякое время дня и для облегчения его работы приносить с собой журналы строительной комиссии для его подписания. В Нижнем все военные обязаны были ходить по улицам в шляпах и при шпагах. Инженеры не соблюдали этой формы под видом, что отправляются на работы или с них возвращаются; это, однако, подавало повод к столкновениям между Урусовым и подчиненными мне шоссейными офицерами; он требовал, чтобы при поездках их на шоссе в черте города они были по форме, носили шляпы и шпаги и[20] надевали фуражки при выезде из города. С трудом согласился он на мое объяснение, что это невозможно, потому что при выезде из города на шоссе нет никакого помещения, где бы офицеры могли оставлять свои шляпы и шпаги. К Урусову же все военные должны были приходить в мундирах, а статские в мундирных фраках; я ему представил, что я готов бывать у него с делами хотя ежедневно, но для этого потребовалось бы мне не выходить из мундира. На это он отвечал приглашением приходить к нему в сюртуке. {Я находил неудобным это исключение, но впоследствии мы сговорились, что его} можно объяснить тем, что я захожу к нему с работ, на которых я не могу быть иначе, как в сюртуке.
Нижний Новгород хотя и построен при двух огромнейших реках Волге и Оке, но вода в нем, в особенности в верхней части города, была невкусна и чрезвычайно дорога. Воду брали из рек у берегов, где всегда стояло множество барок; в верхней части города были рытые колодцы, в которых вода была дурного качества и в очень малом количестве. Съезды в нижней части города к рекам были очень дурны; подъем же из нижней части [в] верхнюю, лежащую сажен на 40 выше, был весьма затруднителен. Урусову очень хотелось, пользуясь моими познаниями в устройстве водопроводов, устроить водопровод в Нижнем. Существовало несколько проектов проведения воды в этот город, но для исполнения их требовались миллионы рублей, а городская казна, занявшая уже несколько миллионов рублей на исполнение значительных работ, указанных Государем {(см. главу IV «Моих воспоминаний»)}, не могла удовлетворить этому новому расходу. По пословице «лучше мало, чем ничего» я предложил Урусову уменьшить размеры водопровода, ограничив количество ежедневно поднимаемой в верхнюю часть города воды 36 000 ведрами, и взять ее не из рек, причем потребовалось бы устройство дорогих фильтров, а из ключей, имевшихся в подошве высокого берега р. Волги; потребные же на устройство водопровода до 45 000 руб. взять из остатков от сумм, ассигнованных на вышеупомянутые работы, производство которых, {как я выше объяснял}, было прекращено.