«Александр Бенуа размышляет...», с. 564. Впрочем, в западнических привязанностях семейноге «кланам Петербург тоже занимал одно из первых мест. «Петровским Петербургом» был пропитан весь дом Бенуа.— вспомипал позже Д. В. Философов, член юношеского кружка,— и не случайна страстная любовь Александра Бенуа к Потру, к Монплезиру, русскому XVIII веку. К эпохе скрещивания России с Европой. Ее грубой здоровой непосредственности и холодной утонченности» (Философов Д, В. Записки.— Отдел рукописей ИРЛИ, ф. 102, ед. хр. 188, л. 76 об.).
«Мои воспоминания» Александра Бенуа605
культуры к познанию тех внутренних противоречий, которые существовали в национальных путях развития России и ее духовной жизни.
В годы, о которых пишет Бенуа, эти искания вновь стали важным фактом общественного самосознания эпохи. Нередко утрачивая свою прежнюю историческую основательность и как бы раздваиваясь на фи-лософско-социологические концепции, с одной стороны, и культурно-бытовые наблюдения — с другой, тема «Москва и Петербург» опять оказалась в центре полемических схваток. Свойственные многим людям конца XIX — начала XX вв. увлечения культурными ретроспекциями усиливали интерес к отмеченной проблеме, и там, где современная жизнь давала недостаточно аргументов, настойчиво пускались в ход исторические доказательства.
Чрезвычайно остро ощущавшаяся и переживавшаяся искусством того времени тема рубежа делала его творцов вдвойне восприимчивыми ко всякого рода внешним приметам действительности. Непосредственные впечатления от повседневной житейской среды (в том числе и от бытовавших в этой среде произведений искусства) никогда не играли такой трансформирующей роли в творческом сознании художника, как в те годы, становясь основой и романтического гротеска и философско-лири-ческих обобщений. Эти свойства художественного сознания, хорошо известные нам и по самой поэтике искусства и по многочисленным свидетельствам современников, еще более, конечно, усугубляли в сфере культуры то противопоставление Москвы Петербургу или Петербурга Москве, которое часто встречалось тогда в общественной полемике и творческих спорах. Бенуа был одним из первых среди тех, для кого разносторонняя характеристика русского искусства, выявление его духовного смысла было тесно связано с обозначением этой границы. Конкретные события художественной жизни той поры, деятельным участником которых мемуарист неизменно становился, придавали его позиции и вполне целенаправленный практический смысл.
В 1909 г. Бенуа публикует специальную статью—«Москва и Петербург», в которой подводит некоторые итоги своим частым размышлениям на эту тему28. В ней он, в частности, писал: «Москва богаче нас жизненными силами, она мощнее, она красочнее, она будет всегда доставлять русскому искусству лучшие таланты, она способна сложить особые, чисто русские характеры, дать раскинуться до чрезвычайных пределов смелости русской мысли. Но Москве чужд дух дисциплины, и опасно, вредно оставаться в Москве развернувшемуся дарованию.
...Петербург угрюм, молчалив, сдержан и корректен. Он располагает к крайней индивидуализации, к выработке чрезвычайного самоопределения, и в то же время (в особенности в сопоставлении с Москвой) в нем живет какой-то европеизм, какое-то тяготение к общественности. Москва одарена яркостью и самобытностью, она заносчива и несправедлива,
28 Бенуа Александр. Художественные письма. Москва и Петербург.— Речь, 1909, 22 апреля.
606Г. Ю. Стернин
предприимчива и коварна. Петербург одарен методичностью и духом правосудия; он скромен, с достоинством, он уважает чужое мнение, он старается примирить стороны...
Я люблю Петербург именно за то, что чувствую в нем, в его почве, в его воздухе какую-то большую строгую силу, великую предопределенность».
Верный себе, Бенуа и здесь выводил эту тему за пределы художественных вопросов: по мнению автора, желание Петербурга «примирять стороны» сказалось в его особой роли в русской истории — «служить ей уздой или рулем». Верный себе, он явно хотел провести параллель между этим историческим предназначением Петербурга и миссией «Мира искусства» в русских художественных делах. Кроме всего, это был прямой отклик на злобу дня. За четыре года до этого «Мир искусства» прекратил существование в качестве самостоятельной выставочной группировки со своим жюри, со своей эстетической платформой, и его участники, объединившись с молодыми московскими живописцами, образовали «Союз русских художников». Однако возникновение этой новой организации никак не повлияло на представление бывших «мирискусников» о своей особой роли в художественном развитии России начала XX в. и никак не уменьшило их стремления к автономии. И, мечтая о возрождении «Мира искусства» (таковое произошло, хотя и в значительной мере формально, в 1910 г.), Бенуа очень рассчитывал на его сдерживающую роль в начинавшихся шумных манифестациях «левой» художественной молодежи.