Беззащитное перед немецким вторжением правительство Нидерландов сдалось через пять дней. Свой народ оно оставило в руках нацистов. Это было началом конца.
До прихода Гитлера наша жизнь была мирной. Я родилась 6 апреля 1929 года в Амстердаме, столице Голландии, в семье голландца по отцу и южноафриканки по матери. Хелен, моя мать, была женщиной, опередившей свое время. До замужества с моим отцом она работала секретарем. Когда мой дедушка по материнской линии умер, одна из старших сестер моей матери – всего их было четыре – выучилась на учителя и, таким образом, вносила свой вклад в оплату домашних расходов, которые обеспечивала одна из их теток. Вскоре она призвала своих младших сестер учиться на секретарей и работать. Бесспорно, это были ростки современной женской эмансипации. Моя мать вышла замуж, когда ей было двадцать пять. Хотя она стала домохозяйкой, осталась сильной женщиной. И образование, которое она дала своим детям, является одним из ее самых ценных даров. Без сомнения, память о ее независимости и самоотверженности придавали мне сил, даже когда жить становилось совсем невыносимо.
Я очень рано открыла для себя, что такое смерть, поняла, насколько она может изменить нашу жизнь. Виллем, мой младший брат, родился с болезнью сердца и умер в возрасте четырех лет. Моя мать знала, что это произойдет, готовилась к этому. Я помню, вскоре после смерти моего брата она сказала мне: «Нэнн, моя дорогая, однажды они найдут лекарство. К сожалению, Виллем не прожил достаточно долго, чтобы увидеть этот день. В тот день, когда у тебя появится ребенок, не беспокойся об этом». Смерть младшего брата, к сожалению, стала первой моей большой потерей.
Мой отец тоже был замечательным человеком. По рождению Мартин Виллем был голландцем. В начале двадцатого века высшее образование не было широко распространено, но он с детства проявил недюжинные способности к наукам. Юношей он учился в Амстердамской бизнес-школе. Вскоре начал работать в Банке Амстердама. Мало-помалу его стали назначать на все более и более ответственные должности, потом сделали директором банка. Он был очень широко образован, говорил на нескольких языках. Однажды, возвращаясь из командировки в Скандинавию, папа сказал мне: «Нэнн, в следующий раз, когда я туда поеду, я буду говорить на их языке». И я знала, что так и будет.
Они были любящими, но требовательными родителями. В первую очередь, пытались научить меня и моего брата быть ответственными людьми. Учиться и получать хорошие оценки. Это было нашей обязанностью. Мы сами должны были следить за своими домашними заданиями и результатами тестов, думать, как их улучшить. Я до сих пор благодарна своим родителям за то, как они нас воспитали.
В начальной школе было хорошо. Сегрегация еще не началась, а это означало, что христиане и евреи учились вместе. Мы по-прежнему жили свободно и счастливо. Я улыбаюсь каждый раз, когда вспоминаю те дни. Хотя меня нередко ругали, потому что я была далеко не самым воспитанным ребенком. Наверное, не раз сводила родителей с ума. Вообще, была сорванцом. Помню, как однажды взобралась на крышу, чтобы таскать яблоки с соседского дерева. Мой брат Бернард Мартин, на два года старше меня, вел себя намного сдержаннее. Трудно представить, что из нас двоих именно я являлась юной леди.
Мы жили в большом трехэтажном доме. Я любила заниматься гимнастикой, благо, пространство дома это позволяло. Попробуйте представить, как моя мама зовет меня на ужин, пока я вишу на гимнастических кольцах…
Я также любила читать. Книги, газеты, журналы – читала все, что попадалось под руку! Рано утром я спускалась к порогу, чтобы забрать отцовскую газету, и читать заголовки, пока поднималась по лестнице. Почему папа никогда не находил странным, что мне требуется так много времени, чтобы подняться по этой лестнице? Может быть, он понимал, что я делаю. Вероятно, папе было приятно знать, что его дочь интересуется тем, что происходит в мире, что у нее такой же живой ум, как у матери. Сегодня я понимаю, мои родители поощряли нас сформировать собственное мнение, а не навязывали нам мнение других. Это проявлялась и в отношениях с религией. Мы не были ни еврейско-ортодоксальными, ни еврейско-традиционными.